– Гм-м… Не думаю.
– Отчего же?! Всё при нём, как с листа!
– Всё, да не всё. Именно – глаза не те, Саш. Анчаровский Сапожников очень любил людей, понимаешь? Очень!!! Он умел плакать по ночам, если ему было кого-то жалко. А этот – физик, но не «лирик». Он женщин, смотри, как оценивает – по килокалориям, разделяет и взвешивает, тем и властвует. Но только властность его – внутри черепной коробки и ничем не подтверждена извне. Ибо – физик. Ибо – коленки на брюках висят, и бриться забывает. Неухоженность – признак неудачника в любви.
Саша почесал затылок, затем ёжик подбородка и глянул на свои брюки.
– Ну-у ты, эт-т… сказанула же ж…
Разговор неловко завис в воздухе.
Саша вспомнил, как ему раньше шла форма.
Сперва в армии, но там некому было оценить – почти полярный круг, кроме поварихи и жены комбата – ни одной женщины, а на этих и смотреть не хотелось, даже после столь долгого воздержания. Зато потом! Питер! Мореходка! Одна бескозырка с хлопающими по щекам ленточками чего стоила! Отутюженные клёши, отполированная бляха ремня – искрящая якорями! Белесая фланелька (рубашка из толстой фланели), строгий галстук гюйс… Девчонки заглядывались – даже спотыкались, «оглянувшись посмотреть, не оглянулся ли он». Мальчик из Твери, большие амбиции и дырявые карманы. Казалось, впереди – только романтика моря, долгие расставания с заплаканной любовью на пирсе, скупые радиограммы в дальних походах, пальмы и губастые негритянки в мифических странах. Военная кафедра обещала ступить на мостик уже в серьёзных погонах. Солёные брызги Балтики, свинцовые туманы, обветренные мужественные щёки… Конец 80-х, начало 90-х, страна в эйфории перемен! Откроют границы, негритянок будет валом! Хлынули закардонные товары, джинсы и «Coca». Казалось, до чуда оставалось совсем чуть-чуть. До полной свободы – рукой дотянуться. Слово «инфляция» ещё только возносилось гильотинным ножом над всеобщим ликованием. А потом женитьба, неоконченная «бурса» – надо кормить семью. Развал в стране, осиротевший запущенный флот и, как единственный выход зависнуть в Питере – работа в ментовке – по кропотливой протекции друзей и звонку погонистого папы. Сомнительная карьера среди изрядно пьющих сослуживцев. Отсутствие перспектив на государственное жильё, а потому – липкий обмен квартиры Зининых родителей. Очень долгое оттягивание с потомством, так как – «нечего нищету плодить, надо встать на ноги». И вот Кешка, случайно получившийся, но всё же – сын, и это успокаивает.
Но как-то незаметно всё пролетело.
Очень уж быстро.
Р-р-раз, и нет юности-молодости, планов, вдохновляющей романтики впереди. Оп-па, и – отец. А зачем? Он этого просил? Ждал? Желал? Само как-то всё идёт – безвольно, бесконтрольно. Стальная колея взрослой