Дневник. Мария Башкирцева

тому, что я говорю теперь, этому поверят и будут правы.

      Я опять горю нетерпением, я хотела бы заснуть, чтобы сократить время до завтра, когда мы пойдем на балкон.

      28 февраля

      Выходя на балкон на Корсо, я уже застаю всех наших соседей на своем посту и карнавал в полном разгаре. Я смотрю вниз, прямо перед собой, и вижу А. с кем-то другим. Заметив его, я смутилась, покраснела и встала, но негодного сына священника уже не было, и я обернулась к маме, которая протягивала кому-то руку… Это был А. А.?! В добрый час! Ты пришел на мой балкон, – тем лучше.

      Он остается требуемое вежливостью время с мамой, а потом садится подле меня.

      Я занимаю, по обыкновению, крайнее место с правой стороны балкона, смежного, как известно, с балконом англичанки. Б. опоздал; его место занято каким-то англичанином, которого англичанка мне представляет и который оказывается очень услужливым.

      – Ну, как вы поживаете? – говорит А. своим спокойным и мягким тоном. – Вы не бываете больше в театре?

      – Я была нездорова, у меня и теперь еще болит палец.

      – Где? (и он хотел взять мою руку). Вы знаете, я каждый день ходил к Аполлону, но оставался там всего пять минут.

      – Почему?

      – Почему? – повторил он, глядя мне прямо в зрачки.

      – Да, почему?

      – Потому, что я ходил туда для вас, а вас там не было.

      Он говорит мне еще много вещей в том же роде, катает глазами, беснуется и очень забавляет меня.

      – Дайте мне розу.

      – Зачем?

      Согласитесь, что я задала непростой вопрос. Я люблю задавать вопросы, на которые приходится отвечать глупо или совсем не отвечать.

      Б. преподносит мне большую корзину цветов; он краснеет и кусает себе губы; не пойму право, что это с ним. Но оставим в покое эту скучную личность и возвратимся к глазам Пьетро А.

      У него чудные глаза, особенно когда он не слишком открывает их. Его веки, на четверть закрывающие зрачки, дают ему какое-то особенное выражение, которое ударяет мне в голову и заставляет биться мое сердце.

      – По крайней мере, чтобы помучить Пьетро, будь подобрее с Б., – говорит Дина.

      – Помучить! Я не имею ни малейшего желания. Мучить, возбуждать ревность, фи! В любви это похоже на белила и румяна, которыми мажут лицо. Это вульгарно, это низко. Можно мучить невольно, естественно, так сказать, но… делать это нарочно, фи!!.

      Да и потом, я не смогла бы сделать это нарочно, у меня не хватило бы характера. Есть ли какая-нибудь возможность говорить и быть любезной с каким-нибудь уродом, когда А. тут и можно с ним говорить!

      8 марта

      Я надеваю свою амазонку, а в четыре часа мы уже у ворот del Popolo, где А. ждет меня с двумя лошадьми. Мама и Дина следуют за нами в коляске.