Феоктист Тимофеевич Зуев тоже был «идеологически неустойчив, с наличием правого уклона». Он сам признавал, «что крестьянской идеологии не изжил: болею за свое индивидуальное хозяйство». Зуев «рекомендовал кулакам вступить в колхоз при сплошной коллективизации». Считая линию «в отношении нажима на кулака» в общем-то правильной, он все же признавался: «Когда я говорю о кулаке, то у меня возникает жалость к нему как к человеку»327. Видя, что у Зуева отобрали партбилет, Подборский спешил отмежеваться от сердобольного товарища. Призыв Гриневича «мир в промышл[ености]» он расценил как «затушевывание классовой борьбы [и] отодвигание мировой революции». Он понимал, что говорить о «гармониях за границей <…> не тактично». «Замазывать нельзя, <…> нужно все рассказать как есть»328.
«Скажи, что ты говорил по выступлению Гриневича?» – спросила проверочная тройка у Кутузова.
«Я считаю, что Гриневич <…> допустил ошибку. <…> В международном отношении правые говорят, что стабилизация установлена на долгие годы, а отсюда отрицание революционной обстановки на западе»329.
Но Гриневич все же не был правым: «Дальше он говорил, что если встать на точку зрения правой политики, то может быть получен временный эффект, но этот эффект в конце концов может привести к обратным результатам»330, – похоже, Кутузов опять «вилял».
«Относительно гармонии, сказанной Гриневичем, ты не выступил, это дает право говорить, что в тебе доля оппозиционности есть,» – заметили ему. Только сейчас, на чистке, Кутузов сказал, что «это является ошибкой. Он раньше не признавал, а сейчас признал»331.
«О гармонии Гриневича я не говорил, – отнекивался Кутузов. – Он путал, а я его не оправдывал»332. Гриневичу надо было все разъяснить, «внушить», чтобы он по окончании вуза смог стать «красным специалистом». «Товарищеского исправления со стороны организации нет».
Секретарь партячейки механического факультета Усатов защищал строгость партбюро: «Гриневич старый член, а <…> на поворотах у него шатания, <…> ставит межклассовые интересы, а в голове туман. <…> На ошибки Гриневича напоминали несколько раз»333.
«Т. Усатов, – возражал Дульнев, – от такого идеологического воспитания надо бежать подальше. Его вы изучали только на собраниях. Не было той системы воспитания, которая нужна».
«У т. Гриневича есть разброд в мозгах, надо его послать на производство», – добавил еще кто-то. Федоровский заметил, что у Гриневича «очень плохо построена речь. Если у человека есть система мысли и если он на практике проводит это, то это уклонист»334.
Гриневич пытался продемонстрировать рост своего политического сознания: меня-де легко критиковать, «потому