Указание тройки на его выступление при чистке Кутузова «как на попытку очернить руководство нашей партийной ячейки», по мнению Николаева, не соответствовало действительности, «потому что в таком же духе высказывались и другие товарищи, причем им в вину подобные выступления тройкой не поставлены. Допускаю, что в этом выступлении мной допущена излишняя резкость по отношению к отдельным товарищам нашей ячейки, но только к одному или двум, что не имеет никакого отношения к руководству. Основная же мысль этого выступления, отмечавшая необходимость в оценке поведения бывш[их] оппозиционеров избежать излишней нервозности и спокойного, но строгого обсуждения и проверки всех материалов, поставленных им в счет, сама по себе никого и ни в чем очернить не могла».
Автор заключал, словно на смертном одре: «Оценивая всю свою партийную жизнь, я прихожу к выводу, что у меня перед партией одна крупная вина – троцкизм. Ее я давно осознал и от троцкистов отмежевался. Поэтому, ходатайствуя о пересмотре решения тройки, я исхожу из твердого убеждения, что я могу с пользой для партии и рабочего класса носить звание коммуниста. В ближайшее время я стану специалистом. Круглый сирота и плебей, я этого мог добиться только благодаря революции и партии. И для меня было бы страшным ударом в эпоху гигантского строительства, развернутого партией, остаться вне ее рядов»479.
К концу 1920‑х годов места какому-либо инакомыслию в партии не осталось. Мы видели, как по завершении дискуссии с Зиновьевым оппозиция превратилась в учетную категорию и губкомы начали готовить списки на оппозиционеров. После дискуссии 1927 года этот процесс только набрал обороты. Контрольные комиссии и райкомы скрупулезно компилировали списки с информацией о том, кто и когда вычищен, кто и когда восстановлен и по чьей рекомендации. Любое проявление инакомыслия, пусть самое мимолетное, фиксировалось в характеристиках. Например: «Николаев в идеале <…> хочет, чтобы в партии не было противопоставления бывших оппозиционеров. Он не отрицает отдельные факты нелегализированности левых настроений в ячейке», признает, что «товарищи из левой оппозиции недостаточно изжили свои левые настроения», и в то же время меры против бывших оппозиционеров «расходятся с его мнением»480. Чем больше оппозиционеры хотели забыть свое прошлое, тем больше подозрений они вызывали. Их попытки перевести разговор на экономику, политику, показать, что хоть отчасти, хоть в че�