Прошедший год целиком и полностью подтвердил нашу правоту. Термидорианские элементы подняли голову, кулак распоясался. Волей-неволей пришлось изменить курс. «Лучше поздно, чем никогда», говорят некоторые люди, но, по-моему, «лучше вовремя, чем поздно». Ибо когда поздно, тогда вряд ли предпринятые с опозданием шаги приводят к желанному результату. Капитулянты пристроились, а вожди? В глуши, в ссылке, оторванные от кипучей работы, но «звезды погасли уж давно, но все еще блестят для толпы» [цитата из «Записных книжек» А. П. Чехова. – И. Х.], состоящей из людей, у которых ничего нет, кроме пары рук. Масса увидала, кто был прав, и имена Л[енина], С[талина] и др. не сходят с ее уст.
А И[осиф] С[талин]? Приспосабливается, строит «политику» (вправо, влево – как маятник).
Наверное, Чехов намекнул на ему подобных, когда говорил: «самолюбие и самомнение у нас европейские, а поступки и развитие азиатские», «тебе поверят, хоть лги, только говори с авторитетом». Что нам даст двадцать девятый?116
А вот что: в этом году троцкисты в своем кругу распевали:
Мы оппозицию разбили:
Кого в Сибирь, кого в тюрьму.
Шутить не любит Джугашвили.
Хвала ему, хвала ему!
Отправлен Троцкий за границу
И, если он исподтишка
Напишет хоть одну страницу,
Секим башка, секим башка!
И если Радек вновь покажет,
Разинув пасть, враждебный клык,
То некто в бурке грозно скажет:
«Руби в шашлык, руби в шашлык!» 117
3. Резонанс высылки Троцкого
Кампания партии по самоочищению от оппозиции и оппозиционеров была по определению нескончаемой. Учредив систему чисток, партия создала институт по определению границ коммунистического сообщества: в лице подвергнутого остракизму троцкиста она исторгала то, что в ней самой оказывалось слишком опасным, что воплощало зло. «В институте pharmacos’a, – пишет Жак Деррида об Афинах, – Город исторгает то, что в нем есть наиболее низкого и что воплощает зло, которое начинается снизу. Посредством такого двойного и взаимодополняющего жеста отбрасывания Город ограничивает сам себя по отношению к тому, что по ту сторону от него и что по эту. Он устанавливает собственную меру человеческого, противопоставляемого, с одной стороны, божественному и героическому, а с другой – скотскому и чудовищному». Но – и в этом-то весь парадокс – указание на то, что лежит вовне, определяет сущность того, о чем идет речь, – в нашем случае коммунистической партии. Чистка не могла не быть бесконечной – без ритуала исторжения из себя невозможно было установить, кто хороший партиец, а кто плохой. Партии необходимо было находить внутри себя все новые и новые разновидности