Мы освободили ящик от тряпья, вскрыли прибитую гвоздями крышку штыком лопаты.
Откинув потемневшее дерево крышки, я обнаружил внутри аккуратно уложенную консервационную бумагу.
– Должна быть рабочей, – Степаныч опустился на корты у гробика. – Я хорошо постарался, когда ее консервировал.
– А че не избавился? – Спросил я. – Мог же просто разобрать и раскидать по частям в озера и речки.
Степаныч, проворно орудовавший руками в ящике, остановился, замер, потом поднял на меня взгляд.
– Не знаю, Витя, – вздохнул он. – Я так и хотел, но почему-то не решился.
Я тоже вздохнул, вслед за Степанычем.
– Не дело это, Степаныч. Да, такая трагедия случилась. Ты уже давно отомстил за дочку. Но что ж ты никак не отпустишь все это? Эта ж плетка, она как якорь у тебя на душе.
– Да умом-то я понимаю… Но тогда не смог я от нее избавиться. Просто не смог и все.
Он растерянно рассмеялся.
– Винтовка эта, как строптивая баба, которую любишь, но крови она тебе пьет литрами. И с ней не можешь, и без нее никак. Зарыл, будто бы забыл на время. А вот опять она.
– Так надо. Надо для дела.
– Да знаю-знаю, – отмахнулся он. – Слушай, Витя. А можно я тебя попрошу кое о чем?
– Конечно.
– Как закончишь с этой дрянью – выкинь ее куда-нибудь. Избавься от пушки. Я сам не могу.
– Хорошо, – Кивнул я с улыбкой. – Все сделаю в лучшем виде.
Степаныч еще немного покопался в консервированной бумаге, извлек большой сверток такой же бумаги с винтовкой внутри.
Мы перевернули ящик, очистили от земли и застелили бумагой. После, Степаныч распаковал СВД и принялся ее чистить: разобрал оружие, убрал остатки консервационной смазки и бумаги, защищавшей узлы внутри оружия. Стал вычищать ствол шомполом.
Собирая винтовку обратно, он тщательно смазал оружие новым маслом, убрал излишки ветошью. Наконец, когда все было готово, Степаныч взял винтовку стволом вверх, упер массивный приклад в бедро, несколько раз передернул затвор, в холостую щелкнул спуск.
– Ну че? – Спросил он с кислой миной. – Попробуем?
Я извлек из Степанычева мешка с десяток патронов, высыпал на наш кустарный столик.
– Армейские? – Спросил я, осматривая их.
– Не. Самопал. Купил двадцать штук вместе с СВД. Но, вроде, ничего. Не подводили, – как-то горько сказал он.
Чтобы пристрелять винтовку, мы набили ее гробик землей, утрамбовали и поставили вертикально у кривого дерева. Степаныч нацарапал на сырой древесине подобие мишени. Потом мы отошли метров на пятьсот от места. Ушли в степь.
– Ветрено, – заметил я. Перестрелять сможешь?
– Более-менее. Не идеально, но пойдет.
Вместе со Степанычем мы залегли за сухим стволом поваленного деревца. Степаныч зарядил в магазин единственный патрон. Прицелился в прилаженную оптику.
С минуту лежал он, кряхтя, словно бы не решаясь стрелять.
– Сука, язви ее, – бурчал он себе под нос. – Падла какая… На мою