Степаныч поджал губы, услышав Женины слова.
– Да черт его знает, – сказал Степаныч. – Мокруха – дело гадкое. Потом не ототрешься. Проблем будет куча. Вон, Фима до сих пор трясется, переживает, что к нему нагрянут менты.
– Сначала, – шепнул Степанычу я, – мы Мирона используем. А там уже посмотрим.
Степаныч нахмурил свои пушистые брови. Задумчиво посмотрел на Мирона.
– Ну и че ты, Витя, задумал?
– Мужики, – позвал я всех остальных.
Фима с Женей приблизились, мы стали в кольцо.
– Мясуховские от Обороны теперь не отстанут. Будут меня доканывать. Надо как-то Горелого отвадить, что б отстал.
– Как? – Спросил Женя.
– Пока не знаю. Но, может, чего-то с этого вытянем. Допросим, а там уж думать будем.
– Ну лады, – согласился Степаныч.
– Щас мы его для убедительности сначала припугнем, – начал я. – Это он только строит из себя крепкого орешка. А щас впечатлится – заговорит. Кому охота помирать за чужое бабло?
Все согласились, и тогда я начал уже громким голосом:
– Короче, ща будем решать, грохнуть его или мож, что другое придумаем.
– Что ж ты придумаешь, Летов? – Поднял голову Мирон. – Грохнете вы меня. Че ж я, по вашим харям не вижу?
– А это, Мироша, уже будет зависеть от того, че ты нам интересного расскажешь.
Мы подошли к Мирону, сели кто на чем: Фима подвинул маты, занимавшие стол, и опустился на освободившееся место; Степаныч присел на старый пузатый телевизор, стоящий у стенки; Женя, кряхтя, расположился прямо на стопке матов, вытянул заживающую ногу. Я остался стоять перед Мироном. Достал ПМ.
– А что тебе рассказать? – Понуро бросил бандит. – Что тебя Горелый хочет хлопнуть? Так это ты и сам должен был понять. А больше ничего я не знаю.
– Что знаешь о делах Горелого? О терках? Может он с кем закусился? Или еще чего?
– Да нет у него ни с кем терок, – чуть не сквозь зубы проговорил Мирон. – Так, мелочь одна. У нас все схвачено. Черемушенские разбиты. Кирпичный их с боков подъедает. Наш бизнес идет. Тишь да гладь.
– Ну, – я переложил ПМ из руки в руку и обратно. – Раз уж ты такой бесполезный, придется тебя вывозить. Ты грохнуть меня пытался, Мирон. Тут уже без вариантов.
– Все претензии к Горелому, – сказал он. – Я только исполнитель. Лично против тебя ниче не имею.
Говорил он ровным и будто бы спокойным голосом. Но видел я, как лицо Мирона побледнело. Запекшаяся кровь на его лбу проявилась ярче на фоне побелевшей кожи. Большой синяк на глаз и половину щеки, тоже поменял цвет с ярко-пунцового, на просто насыщенно-синий. Мирон боялся. Страх дрожал также и в его глазах.
– А если скажу, тогда что? – Помолчав, спросил он.
– Смотря, что скажешь.
Бандит отвел взгляд.
– Единственное, что можно придумать, это про стрелку у Горелого с Армянами послезавтра. Братва в одном кабаке побила двух армяней, торгашей каких-то. Но те сами нарвались, мурые