Разве он не знает, что свидетеля всегда устраняют?
Но закругление кончилось – Президент отклонился на сиденье, закрыл глаза в минутной медитации. А я уже начал понимать, когда мне надо молчать: я читал книги о власти и людях власти, готовясь к разговору, но ни разу мой замысел не совпадал с тем, о чем нужно было сказать. Президент, я видел вблизи, не попадал ни в чьи сети. Мне стало казаться, что его невозможно з стать там, где он был минуту назад. Никто даже и не пытался удержать его – силу все признавали, в ней отражались, но вокруг него было пусто, – он защищал поляну вокруг себя.
Не терпел удержания.
А я своим не тяготился: раз в неделю садился в свой «Аутлендер-самурай», купленный в лучшие года, ехал до Новгорода. Гонорара за книгу о Розанове не хватило бы даже на комплект зимних шин. Оттуда на поезде до Москвы, на вокзале встречала машина. День перед встречей жил в казенной квартире, где огромный телевизор, не было ни одной книги про власть и людей власти. Зато целая полка с книгами по агрономии. Как высаживать яблоньки в осени и по весне, как укутывать корни и закрывать от зайцев стволы, как бережно снять яблочко, чтоб долежало до светлой Пасхи. И даже казалось, что ничем пестование деревьев не отличается от пестования людей, которых Платон назвал двуногими без перьев, имеющими широкие и плоские когти. Зато в библиотеку Думы у меня пропуск. Можно заказать любые книги, но названия всех книги, которые я выбирал, надо занести в список.
А если прав Платон и закон неизменен: после разгула демократии всегда приходит тиран? Но даже если уже пришел, жить можно. В квартире всегда был набит холодильник, припасы возобновлялись, когда что-то кончалось. Всегда было красное вино, но я пил мало – сердечко стучало, напоминая.
И всегда спешил провалиться в сон, чтоб никого ни о ком слезно не успеть подумать.
6. Других через себя
Не надо много слушать других, не будет силы. И времени совсем не станет – не только апокалипсис нашего времени, как у Розанова, но смертный конец самой временности.
И где тогда жить?
Не быть в удержании. Не привыкнуть, не сдаться, не задохнуться.
Задержать третье дыхание, что спасет – змеем выкрутиться, зверем вызвериться… руками связать чужие руки – выбрать момент. Сверху захват за отворот дзюдоги правой рукой, а левый локоть в горло. Не смотреть, не слышать, не видеть – тело умней человека.
Даже если этот человек Президент?
Нет никакой территории вегетарианцев – нет больше советского народа, когда можно было в любой чайхане в любом ауле быть гостем. Теперь от тупого давления Домового-хохла не скрыться даже за кремлевской стеной. Невыносимый национализм тупой скуки! Эта гегелевская уверенность и удовлетворенность является подозрительной – Президент видел буйство на улицах Берлина, когда упала стена.
Президент никогда не переспрашивал – подчиненные, люди и боль должны занимать свое место.
– Откуда ты знаешь про боль? – Президент всем своим говорил ты.
– Я