Сбивает, сбивает каждый со следа, хочет неузнанности и неуязвимости.
Существованье – сила, чтоб преследовать и ускользать, хитрость и ум, прорыта волчицей дыра в крыше овчарни, петушок в лапах у лиски, обглоданы голодным зайчишкой стволы саженца. И нумизматы суть последние следователи, а спецслужбы суть последние слуги палеографии – восторг осязательный знаком каждому, кто расшифрует коварный след. Монета – металлическое зеркало древнего мира, монеты – зеркала, тут охота, движенье по следу, но есть немножко и магии. Нумизматика есть немножко древнее жертвоприношение, последнее оставшееся нам.
А икона не только умозрение в красках, а самый знающий информатор, только надо знать шифр. В древе жизни пульсирует внутренняя энергия – в государстве своя сила, нет другого способа сохранить. Все дело в силе, без которой нет жизни. И ориентировка – экфразис, только вместо описания картины художника, представлена картина поиска и погони. Почему в России так хорошо могли описать человека? – фотографии не было, а спецслужбы всегда.
Тут микроскоп, тут же и телескоп. Тут вещи и тела сочетаются браком со свободой и эросом, воля волит, а либидо либидит.
– А как немец хохлушку-женушку звал? Которая доклад делала про любовницу Достоевского? На ней Розанов потом женился? – Президент заинтересовался рассказом о конференции.
– Либишка!
– Libischka?
Немец либишке-дружечке по округлое плечико, не говорил по-русски, она по-немецки знала и ненавидела три слова.
Verboten!
Sparen!
Nur für!
Приспособленье тел к языку-язычку, слова к объятьицу.
– Запрещено! Продается со скидкой! Только для!
– Так он ее назвал либишка?
– С большой буквы!
– В немецком все существительные с большой.
Lieben – любить, Liebe – любовь, грубое verloben – не для воркующей пары.
Монета-либишка на древний лад, перебирать словца нумизматично.
Нужны новые люди.
А где их взять?
Запущенность, запущенность, – Розанов на подмогу, – заброшенность человеческого сада, сокрушался, что ни о ягодке не говорят, ни о борозде. Как будто Россия не была никогда садовою и земледельческою страною – будто даже расположена не на почве, а висела в воздухе. А что крестьянину до обедни, когда у него на огороде чертополох растет? Выродившийся сад, нужен инстинкт садоводства, нужны наставники, нужен университет садоводства, которым воспользовалось бы государство. Так было бы, если бы имело у себя когда-нибудь Конфуция или Лаодзы в наставниках. Но имело, увы, только мистического философа Сковороду.
И это Президент знает.
А в кафе Думы изобилие и благодать.
Что не дает свершаться утверждению? – отсутствие героического человека. Не скажу Президенту,