Начиная с Хабаровска, пошли разговоры о декабристах. Их поминали и в Чите, и в Улан –Удэ, и в особенности в Иркутске. Выходит, все не – аборигенное население Забайкалья и Восточной Сибири – потомки либо ссыльно –каторжных, либо казаков, либо тех и других. И каждый город на Сибирском тракте начинался с острога – предмет гордости. Очень легко и привычно местные говорят «каторжный край», «кандальники» и пр.
…На экс нас сопровождал очень начитанный и влюбленный в свой край студент–историк–археолог Алексей. На груди, на тонком ремешке, имел он медвежий коготь. Погода стала прекрасная, только в сопках, конечно, шевелился ветер. Вспоминается: вид на раскинутый в отдалении цветастый Яблоновый хребет; справа и слева по кругу сопки, внизу городок; скрытое бисерной сеткой черное лицо шаманки в полной амуниции, с бубном и колотушкой в этнографическом музее; зверская мина лысого музыканта с чудовищной балалайкой и веселая улыбка его златовласой баянистки; золотой Будда – копия того, что в каком–то знаменитом дацане; большие и малые звери тайги в декарамах; озабоченный, истовый министр образования Забайкальского края; добрая, донельзя ответственная, но все равно смеющаяся Татьяна Берднюкевич, хозяйка положения; маленькая красивенькая бело–голубая часовенка, в которой хозяин Байкала, бывший семиолог Мантатов приторговывал иконку, а я заметила у него на плече огромного древоточца и указала на него. Бурят стал пытаться смахнуть цепкого злыдня иконкой, а мы с «матушкой» хором закричали: да вы что!!! да это же лик спасителя!!! После чего он с большим подозрением осведомился: а вы разве не мусульманка? Нет, говорю, я атеист… и ставлю свечу за упокой, и читаю молитву со стены, и перевожу «матушке» английские названия на крошечных флакончиках цветочных эссенций, а сама вперемешку рассказываю, как привозила эссенции из Каира, как служила в Казанской духовной семинарии… А снаружи люди все слушают Алексея, одного из лучших краеведов, делают панорамные снимки, смеются и удивляются, а мне все не становится