Она, обмылок вымирающего Филькина, завоевала Большакова ценою жизни, а эта фигнющка, только явившись на свет, уже отнимает внимание, принадлежащее законной жене. Каждый день Надя ревниво наблюдала, как малышка медленно, но уверенно вытесняет её из сердца любимого мужчины. Пыталась бороться: купила несколько полупрозрачных пеньюаров и ходила в них постоянно, подстерегая случай.
Большаков старался хоть на часок вырываться домой днём. В коридоре, помогая ему снять обувь, Надя присаживалась на корточки, разводила голые круглые колени, обнимала мужа, нежно шепча:
– Пойдём?
Но вместо того, чтобы утихомирить мятеж женской плоти, Виталий шутливо шлёпал супругу по крепким ягодицам и целовал мимолётно:
– Вечерком, ладно? Сейчас мало времени.
И устремлялся в детскую, где носился с дочерью, как с писаной торбой. Если Лялька болела, он ночи напролёт не спускал дитя с рук. Время, которое муж и жена проводили наедине, сократилось, а любовь стала поспешнее, однообразнее и утратила радость. Впрочем, возможно, Надежде так только казалось. Большаков по-прежнему относился к ней нежно, особенно когда она занималась ребёнком. И всё-таки что-то менялось, уходило безвозвратно. Несправедливость душила женщину и делалась ещё болезненней оттого, что высказывать своё неудовольствие она боялась. Просто не считала возможным. Почему? Во всём этом было что-то не так, но что? Она не знала.
Когда муж наконец засыпал рядом, усталый и довольный, не осчастливив её лаской – а в чём же ещё должна выражаться супружеская любовь? – Надежда до рассвета безжалостно терзала свой несложный мыслительный аппарат и наконец придумала.
– Я устала вставать к ребёнку по ночам для кормления, катать коляску в сквере по полдня, – сообщила она. – Надо взять няню и кормить Лялю из бутылочки. В Кремлёвской поликлинике выдают полноценное, проверенное материнское грудное молоко, каждому от одного донора – их там целый штат. На пробках даже свинцовая пломба стоит, представляешь? Как в поезде на мешке с постельным бельём. Говорят, искусственно вскормленные дети гораздо спокойнее.
Большаков в мотивах слов и поступков жены разбирался лучше неё самой. Услыхав про няню и бутылочку, впервые рассвирепел не на шутку:
– А ты чем будешь заниматься? Цветочками-вазочками? Портнихами и парикмахерами? Родная дочь её, видите ли, обеспокоила! Кормить грудью будешь до году! Ясно?! И ухаживать сама. Не желаю доверять собственного ребёнка чужим бабам! Ещё раз спрашиваю – ясно?
Куда уж яснее. Давно известно, кто тут хозяин. Но время, прожитое в замужестве, кое-чему