Мы миновали посты Дзегхама и Тауза; здесь Али еще раз попросил у меня дозволения ему отлучиться домой и вернуться напрямую в Тифлис без заезда в Катариненфельд; я дал согласие на это и один, предоставленный самому себе, сказал в уме, что прекрасно найду путь до Тифлиса без него, несмотря на опыт, только что полученный мной на Курак-чае, и с невеликой решимостью и уверенностью, что все преграды устранятся.
Я провел ночь в Акстафе в подземной хате казаков, где нашел небольшой угол; поскольку комната путешественников оказалась занятой неким благородным лицом. Я заварил на обед и ужин себе чай и привычно уснул в этой трущобе почтальонов и казаков.
Назавтра меня без сложности отправили на Сала-Акли, где я ненадолго остановился у уездного начальника, чтобы просить его обеспечить меня лошадями до Катериненфельда: я представил ему чрезвычайный приказ графа Розена, точный приказ, обязывавший его отзываться на мою просьбу; но, будучи очень вежливым, он смог отослать меня к своему соседу, находившемуся далеко в Агджикале, в стороне от моего пути. Несколько дезориентированный из-за его дурной воли, я продолжал свою дорогу на телегах вплоть до станции Муганли, что за Красным Мостом.
В этом месте, несмотря на чрезвычайный приказ барона Розена, казачий писарь станции не пожелал мне выделять лошадей ни на Катериненфельд, ни на соседнюю деревню, где я мог бы их поменять, и я был вынужден просить одного казака поехать за те деньги, которые ему дал, в ту же деревню Муганли, заставив выполнить приказ губернатора. Тотчас примчался глава деревни с проводником, и в мгновение ока лошади были готовы.
Мой татарский проводник направил меня в Малый Муганли, татарскую деревню на берегу Храма, где он представил меня главе места; взяли мой багаж, положили на пригорке и оставили меня тут же; почти все мужчины находились вне деревни, а те, кто меня принимал, ушли вместе с моим проводником. В таком состоянии я провел несколько часов в ожидании и сильно расстроенный оным оставлением. Время от времени из своих лачуг выходили женщины, издали наблюдая за мной; чужестранец составлял тему их разговора; наконец, одна из них, уже пожилая, приблизилась ко мне, подав знак следовать за ней; она меня ввела в очень чистую лачугу, где я обнаружил бедного мальчика 16 лет, больного водянкой из-за последствий перемежающихся лихорадок: меня приняли за экима (лекаря), желая от меня талисмана или лечения; я не мог им дать ни того, ни другого, и я посоветовал скорее его подкрепить хорошей пищей и добрым вином. Ко мне приводили также молодого человека 25 лет, являвшегося частично парализованным; я уговорил его поехать и принимать теплые ванны Тифлиса.
Уже стемнело, когда я, наконец, увидел своих людей, возвращающихся с лошадьми; я выразил им свое неудовольствие за то, что заставили меня так долго ждать; они дали мне понять, что были вынуждены отправиться за лошадьми далеко на