– Слушай, тебе нужно выучить голландский. Я помогу. Повтори-ка. Neuken in de keuken. Очень важная фраза.
– Noykehn in de koykehn, – пробормотал я, чувствуя себя глупо, и сразу затянулся. Уверенности сразу прибавилось. – Что это значит?
– Трахаться на кухне, – сообщил Шуйлер и захохотал, словно гиена.
– При переводе звучит не очень, – заметил я. – Рифма теряется. Может, лучше «трах в кустах»?
Самый дурацкий разговор в истории устной речи. Мы все расхохотались.
– Шуйлер идиот, – произнес Брэм. – Лучше пусть выучит что-нибудь полезное. Ной, скажи: Ik moet mijn zonnebrils avond dragen.
– Даже не мечтай, – сухо отозвался я.
– Это значит: «По вечерам я ношу солнцезащитные очки», – сказал Брэм. – Ты ведь носишь, ja[28]?
– Ja, – подтвердил я с мягкой улыбкой, и в памяти эхом отозвалось старое воспоминание. – Как Боно[29].
– Как Боно! – взвизгнул от смеха Шуйлер.
Все снова истерически расхохотались. Должно быть, они так накурились, что уже парили, как воздушные змеи. Смутное беспокойство, терзавшее меня по поводу моих новых «друзей», лишь что-то тихо нашептывало в уголке сознания. Мы болтали ни о чем, смеялись над пустяками и глупо шутили, пока я вдруг не осознал, что больше не чувствую на лице солнечных лучей.
– Эй, Ной! – внезапно позвал Шуйлер. – Мы идем ужинать, а потом… как говорят у вас, тусить в клуб.
– Ты когда-нибудь был в клубе в Амстердаме? – спросила Аника. – Обязательно пошли с нами!
– Да! – взревел Брэм. – Но какой выбрать? «Райский уголок»? «Побег»? Или…
– «Побег», – тут же вмешался я. – Идем в «Побег».
– Ной хочет в «Побег», – объявил Шуйлер. – Так давайте поможем ему сбежать!
Аника сжала мою руку, после чего новые приятели помогли мне выйти из кафе. Нас сопровождало облако терпкого, пьянящего запаха, смех и, возможно, крупица опасности. Я чувствовал, что она притаилась где-то под поверхностью, но копнуть глубже у меня не было ни сил, ни возможности. За последний месяц у меня развилось некое пятое чувство, инстинктивно уводящее подальше от подобных ситуаций и темных переулков, которых я не видел, но все же распознавал.
Однако эти четверо двигались слишком быстро. Они тянули меня за собой, и я, как подхваченный волной пловец, мог лишь беспомощно кувыркаться в воде и ждать, пока море успокоится. И, боже помоги мне, отчасти я даже наслаждался этим. Я всю свою жизнь жаждал опасности, искал ее, словно наркотик. От этого ощущения, щекотавшего мне нервы, меня вштыривало в миллион раз сильнее, чем от любой другой дури.
Мы перекусили сэндвичами в уличном кафе, а потом на машине Брэма отправились в клуб «Побег». Мне-то казалось, что для ночного клуба слишком рано, но прежде, чем оказаться в помещении, наполненном громкой пульсирующей музыкой, я выяснил, что сейчас около восьми вечера.
– О-о, у тебя говорящие часы! – крикнула Аника мне в ухо. – Суперкруто!
Притупленный наркотиком и оглушенный громкой музыкой мозг отказывался