Несмотря на мороз, народа собралось много. Судья Василий Кириллович, укутанный в шубу, вышел из хором и занял положенное ему место на помосте. Увидев судью, собравшиеся перед помостом мужики начали кто кланяться, кто здороваться, кто креститься. Угрим без лишних церемоний разместился по правую руку от судьи.
Василий Кириллович, бывший княжий судебный тиун, занимавший эту должность при двух прежних полоцкий князьях, объявил своим густым басом, обращаясь к пестрой толпе собравшегося народа:
– По повелению нашего государя Владимира Изяславича, зачнем, с Божьей милостью, суд!
– Молот деревянный тебе, Василий Кириллович, на кой черт даден? Молотком этим об дощечку надобно стукать для пущего эффекта! – злясь на судью, начал тихо выговаривать ему Угрим.
Василий Кириллович недобро покосился на контролера, но стукнул деревянным молотком.
Приставы подвели к помосту крупного мужика, сдернули с него шапку, обнажив лысую макушку.
– В чем твоя вина, тать плешивый, говори как на духу! – с угрозой в голосе зарычал судья.
Угрим со злостью стукнул по столу, было похоже, что этот судья «Новой Русской Правды» не читывал ни разу.
– Не так ты, Василий Кириллович, ведешь дело, как заповедано нашим государем в его Правде! Спроси у этого мещанина, кто он таков есть, в чем и кто его обвиняет.
Судья прямо на глазах багровел, но перечить столичному контролеру не стал.
– Слышал, что тебе сказано? Ответствуй!
– Кузнец я, зовусь Гойником.
– Дальше толкуй, что за татьбу ты совершил?
– Ничех я не свершал, – буркнул мужик.
– Отдал я ему рукоять меча починить, – к помосту подошел тучный боярин, страдающий одышкой, – так этот тать меч починил, но в оружейной, когда я с ним расплачивался, стащил мой кинжал!
– Видоки есть у тебя, боярин?
Боярин картинно развел руками, в толпе тоже молчали.
– Ежели нет видока, то спытать кузнеца каленым железом! – расцвел улыбкой судья и, вспомнив про молоток, с удовольствием стукнул по столу.
Кузнец с испуга заметался в руках крепко державших его приставов, истошно закричал:
– Украл я! Украл, сознаюсь! Люди добрые, спасите! Они ж мне руку опалят, какой я после этого кузнец буду?
Приставы уже начали оголять кузнеца, срывая с него кафтан, а судья, словно не слыша эти вопли несчастного, продолжал рокотать своим басом:
– Сроку тебе, Гойник, три дни. Ежели через три дни рука заживет, значит, ты не виновен,