– Я был ей представлен, – отвечал я, – потому и назвал его дураком. Он дурак потому, что до сих пор на ней не женился. Он дурак потому, что все ждал и надеялся на согласие какого-то нелепого дурака с двумя миллионами – не то отца, не то дяди.
– Возможно, – сказал Смерть Дуракам, – возможно, мне следовало посмотреть на это иначе. Вы можете сходить в тот ресторан и привести сюда вашего друга Кернера?
– Что толку, Джесси? – зевнул я. – Он ведь вас не видит. Он даже не знает, что вы говорили с ним за столиком. Вы же вымышленное лицо, сами знаете.
– Может быть, теперь увидит. Приведите его, пожалуйста.
– Хорошо, – сказал я. – Но вы, мне кажется, не совсем трезвы, Джесси. Вы как-то расплываетесь, теряете очертания. Смотрите не исчезните, пока я хожу.
Я вернулся в ресторан и сказал Кернеру:
– Там на улице дожидается один старик с невидимой манией человекоубийства. Он хочет тебя видеть. Кажется, он хочет также тебя убить. Пошли. Ты его все равно не увидишь, так что бояться нечего.
Кернер словно бы обеспокоился.
– Черт возьми, – сказал он, – вот не думал, что один стакан абсента может оказать такое действие. В дальнейшем ты лучше держись пива. Я провожу тебя домой.
Я привел его к Джесси Хомзу.
– Рудольф, – сказал Смерть Дуракам, – я сдаюсь. Приведи ее ко мне. Руку, мальчик.
– Спасибо, папа, – сказал Кернер, пожимая руку старику. – Вы об этом не пожалеете, когда узнаете ее поближе.
– Так ты его видел, когда он говорил с тобой за столом? – спросил я Кернера.
– Мы уже год как не разговаривали, – сказал Кернер. – Теперь-то все в порядке.
Я пошел прочь.
– Ты куда? – крикнул мне вдогонку Кернер.
– Иду отдаться в руки Джесси Хомзу, – ответил я сдержанно и с достоинством.
Роман биржевого маклера
Питчер, доверенный клерк в конторе биржевого маклера Гарви Максуэла, позволил своему обычно непроницаемому лицу на секунду выразить некоторый интерес и удивление, когда в половине десятого утра Максуэл быстрыми шагами вошел в контору в сопровождении молодой стенографистки. Отрывисто бросив «здравствуйте, Питчер», он устремился к своему столу, словно собирался перепрыгнуть через него, и немедленно окунулся в море ожидавших его писем и телеграмм.
Молодая стенографистка служила у Максуэла уже год. В ее красоте не было решительно ничего от стенографии. Она презрела пышность прически «помпадур». Она не носила ни цепочек, ни браслетов, ни медальонов. У нее не создавалось такого вида, словно она в любую минуту готова принять приглашение в ресторан. Платье на ней сидело простое, серое, изящно и скромно облегавшее ее фигуру. Ее строгую черную шляпку-тюрбан украшало зеленое перо попугая. В это утро она вся светилась каким-то мягким, застенчивым светом. Глаза ее мечтательно поблескивали, щеки напоминали персик в цвету, по счастливому лицу скользили воспоминания.
Питчер, наблюдавший