Кузнецов прекрасно знал фарси и его родственный диалект дари, ввиду чего, спокойно общался с узбеками, таджиками, киргизами и подавляющим числом представителей иных местных этнических групп. В высшей краснознамённой школе КГБ давали неплохие основы языка, а многолетняя практика отточила навык почти до уровня носителя.
Поинтересовавшись здоровьем, жалобами на содержание и возможными просьбами, Кузнецов внезапно замолчал и пристально посмотрел собеседнику в глаза. Тот взгляда не отводил, но длинные ресницы на левом веке слегка подрагивали, выдавая то ли волнение, толи страх. По крайней мере, той самоуверенности, которую Сергей ожидал встретить в выражении лица ваханца, сейчас не было точно. Пауза затягивалась, а разведчик продолжал просто молча смотреть… и лишь когда парень заёрзал на стуле, офицер неожиданно на русском языке спросил:
– Али. А зачем ты на допросе солгал, что по вере являешься суннитом?
Зрачки у собеседника расширились, что хорошо было видно на фоне зелёной роговицы глаз. Левое веко дёрнулось, и волнение собеседника стало очевидным: «Точно понял!».
– И что по-русски не говоришь, тоже соврал. Зачем? Ты же шиит. Имя Али, типично шиитское. Да и в камере ты молился лишь дважды в день, до рассвета и после заката, а не пять раз, как принято у мусульман – суннитов. Я уж не говорю, что свою молитву читал, то лицом к двери, то к решётке на окне. Значит, ты не просто шиит, а исмаилит, для которого Бог везде и неважно направление на Каабу, – Сергей опять пристально посмотрел ваханцу в глаза, оценивая его реакцию.
Тот, не моргая, уставился на офицера, а Кузнецов продолжил:
– Шиитский Имам Хасан Аскари сказал: «Вся мерзость, гнусность и порок заточены в комнату, ключом от которой является ложь». Даже я, иноверец, согласен с этим полностью. А ты, нет? – офицер встал со стула и отвернулся к окну: – Али, согласен, или нет? – повторил он, специально не глядя на собеседника, чтобы не задевать его самолюбие уличением в очевидной лжи.
– Да… – тихо и по-русски вымолвил Али, – согласен, но я не обманывал… это была такийя.
Сергей повернулся, налил в пиалы чай и скептически покачал головой:
– Такийя? Благоразумное сокрытие веры? От кого? От русских? – он поставил пиалу перед собеседником. – Зачем? Я хоть и коммунист, но исмаилиты для нас ничем не хуже и не лучше любых иных конфессий и традиционных течений, по крайней мере сейчас, – видя, что ваханец, возможно, не настолько хорошо владеет русским, чтобы понимать сложные речевые обороты, Сергей решил перемежать родной язык с дари. – Вроде немалая часть памирцев – исмаилиты, и никто при русских не практикует такийю. Ну да ладно, скрывал свою веру, а с незнанием русского, зачем обманывал? Сколько знаком с исмаилитами, честнее их среди правоверных, не встречал, – Кузнецов изобразил на лице гримасу