– Время тебя не меняет, опять в неестественной позе.
– Здравствуйте, Герман.
– Очень опрометчиво – мечтать на базе противника. Теперь ты в плену. Буду держать тебя здесь.
– Разве это предусмотрено правилами?
– Мне вчера исполнилось тридцать три, мне можно все.
Над нами стихает ветер – дарует тишину, подчеркивает, как сосны величественны и молчаливы, если их не тревожить. Пустота раздвигает деревья, наполняет легкие кислородом, водянистая земля расцветает небом под неторопливое течение облаков. Время останавливается, пространство вот-вот окутает черное молоко. Нас отличает только цвет командной ленточки: у обоих растрепаны волосы и лица в поту. То Герман или фата-моргана[10], по ошибке повторяющая меня?
– Думал, вам больше.
Он усмехается.
– Я тоже.
– Сейчас будет речь разочарованного и циничного мудреца?
– Мне было как раз как тебе, двадцать с небольшим, когда со мной познакомился мужчина. Он перевернул мою жизнь.
– Зачем вы рассказываете мне это?
– Угадай.
– Намного он был старше?
– Ему было под сорок. Теперь скажи, что ты чувствуешь рядом со мной?
– Неловкость.
Герман отрицательно качает головой и приближается ко мне вплотную: от его тела исходит настоящий жар. Моему замешательству нет границ, когда мои губы против воли тянутся к его губам.
– Тс, – говорит он, – не здесь, – и отводит мое лицо кончиками пальцев.
Будто от великой опасности я вскакиваю на ноги и собираюсь бежать, но Герман хватает меня за брюки и возвращает на место.
– Сиди, если не хочешь получить краской по голове. Это же вражеская территория, забыл?
– Что вам надо?
– После всего, что между нами было, давай вернемся на ты.
– Между нами ничего не было.
– Сама невинность.
– Лучше, чем быть беспринципным…
– Тс, – он вновь прикладывает палец к моим губам.
Кто-то зовет его. Он выходит из-за укрытия, закинув автомат на плечи. Пришедший не заметил меня, это становится ясно из разговора. Тогда я ложусь на живот и устремляюсь в сторону так быстро, как это позволяют мокрые коленки. Но далеко отползти не удается: рука соскальзывает в яму и натыкается на нечто острое. Сев на колени, оцениваю ущерб: палка пропорола куртку, но меня не зацепила.
Тем временем яма начинает дышать. Что-то шевелится и хрюкает в углублении, что-то ворсистое, со слипшимися от грязи волосами. Пячусь назад, отталкиваясь от земли ладонями. Хрюканье становится громче. На расстоянии вытянутой (той самой, не пораненной) руки, раскидывая в стороны листья и вихляя бедрами, передо мной возникает