– Воля короля будет исполнена. Не угодно ли вашему величеству отдать приказание, чтобы мне вручили теперь же большую печать, дабы я мог совершить это дело.
– Печать? Но ведь печать хранится у тебя!
– Простите, ваше величество! Два дня назад вы сами взяли ее у меня и при этом сказали, что никто не должен касаться ее, пока вы своей королевской рукой не скрепите смертного приговора герцогу Норфолькскому.
– Да, помню… я действительно взял ее… помню… Но куда я девал ее?.. Я так ослабел… В последние дни память изменяет мне все чаще и чаще. Все это так странно, так странно…
И король залепетал что-то невнятное, тихо покачивая седой головой и безуспешно стараясь сообразить, что же он сделал с печатью.
Наконец милорд Гертфорд осмелился преклонить колено и напомнить ему:
– Дерзаю доложить вашему величеству: здесь многие, в том числе и я, помнят, что вы вручили большую государственную печать его высочеству принцу Уэльскому, чтобы он хранил ее у себя до того дня, когда…
– Правда, истинная правда! – воскликнул король. – Принеси же ее! Да скорее: время летит!
Лорд Гертфорд со всех ног побежал к Тому, но вскоре вернулся смущенный, с пустыми руками, и сказал:
– С прискорбием я должен сообщить моему повелителю королю тягостную и безотрадную весть: по воле Божьей болезнь принца еще не прошла, и он не может припомнить, была ли отдана ему большая печать. Я поспешил доложить об этом вашему величеству, полагая, что вряд ли стоит разыскивать ее по длинной анфиладе обширных покоев, принадлежащих его высочеству. Это было бы потерей драгоценного времени и…
Стон короля прервал его речь. С глубокой грустью в голосе король произнес:
– Не беспокойте его! Бедный ребенок. Десница Господня тяжко легла на него, и мое сердце разрывается от любви и сострадания к нему и скорбит, что я не могу взять его бремя на свои старые, удрученные заботами плечи, дабы он был спокоен и счастлив.
Король закрыл глаза, пробормотал что-то и смолк. Через некоторое время глаза его снова открылись. Он повел вокруг себя бессмысленным взглядом, и наконец взор его остановился на коленопреклоненном лорде-канцлере. Мгновенно лицо его вспыхнуло гневом.
– Как, ты еще здесь? Клянусь Господом Богом, если ты сегодня же не покончишь с изменником, завтра твоя шляпа останется праздной, так как ее не на что будет надеть.
Канцлер, дрожа всем телом, воскликнул:
– Смилуйтесь, ваше величество, мой добрый король! Я жду королевской печати.
– Ты, кажется, рехнулся, любезнейший! Малая печать, та, которую прежде возил я с собою в чужие края, лежит у меня в сокровищнице. И если исчезла большая, разве тебе недостаточно малой? Ступай! И – слышишь? – не смей возвращаться без его головы.
Бедный канцлер с величайшей поспешностью убежал от опасного королевского гнева; а комиссия не замедлила утвердить приговор, вынесенный раболепным парламентом, и назначить на следующее утро казнь первого пэра Англии, злополучного герцога Норфолькского.
Глава