– Эй, ты куда направился? Я тут одну знаю. Недавно подковы менял. Пошли, – и подтолкнул к воротам.
Остановились у какого-то двора. Отец кольцо на воротах в руку взял, полюбовался:
– Моя работа. – Стукнул пару раз: – Иваныч?
Долго звать не пришлось. Кузнец в Юксеево – человек всем необходимый. Хозяин появился быстро.
– Никак поводок мастерить собрался?
– Да вот с сыном удочки мастерим. – Прищурился, улыбнулся: – Никак боишься, кобыла без хвоста останется? Ведь вся деревня к тебе по этой причине захаживает?
– Ну так я не каждому, нет, не каждому, но тебе-то как же, как же! Сей момент! – И немного погодя вынес в руке что-то совершенно невидимое на солнце. Отец перехватил из его кулака это невидимое нечто и направился назад.
Дома из трёх белых, прозрачных, почти невидимых конских волос отец сплёл сначала одну тонюсенькую косичку, потом вторую. Привязал к пропитанной воском основе сначала к одной, потом и к другой удочке.
– Вот теперь дело до крючка дошло.
Тук-тук! Тук-тук! – стучали молот и молоток в кузне.
Вш-ш-ш… – шипело раскалённое железо, остывая в холодной воде.
И вот тоненький металлический стерженёк в руках отца изогнут и уже похож на крючок. И снова отец сидит на приступке крыльца.
Вжик-вжик! Вжик-вжик! – это поёт напильник. Крючку нужно жало.
Вж-ж-жик… – не прекращает свою песню напильник!
Да нет! Это не напильник!
Константин открыл глаза. Солнечные лучи пробивались сквозь тюль, и скрежет металлических колёс по рельсам нового транспортного средства – трамвая врывался через открытую форточку.
⠀
Глава 6. Одиночество вдвоём
Евдокия лежала на плече мужа и старалась дышать ровно, будто спит. Слово за слово, разговорилась с малознакомой женщиной. К чему? Зачем? Не любила она жаловаться, да и душу свою на замке за семью печатями держала. Ну и вроде ничего лишнего не рассказала. Тихонько, будто во сне, отвернулась, уткнулась носом в уголок подушки, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями.
Константин почувствовал, как напряглась спина жены, дрогнули руки.
– Спи, спи… всё хорошо, всё хорошо… – успокаивал её.
А она вдруг почувствовала, как ноет от побоев тело, как болят глаза, как невыносимо хочется пить. Сон ли, явь ли? Врезавшаяся в душу боль выплывала воспоминаниями помимо её воли…
– Сидеть! К спинке стула не прислоняться! Рассказывай, сколько народного добра переправила японским милитаристам?
Ольга с отвращением смотрела на тощий кадык, обтянутый дряблой кожей, и никак не могла отвести взгляд, потому что постоянно слышала одно и то же:
– На меня смотреть!
А смотреть на ощеренный рот с обломками гнилых зубов и редкие жирные волосы, прилипшие ко лбу, невыносимо до тошноты.
День, второй, третий. Господи, когда же это кончится?! На жёстком стуле, прислониться