Безуспешные потуги раздобыть ружьё раздосадовали Зубакина, но, покидая жилище страховщика Шеремета, он вспомнил, что в соседнем доме живёт ещё один охотник – Анатолий Сидоркин.
После недолгих раздумий вор направился к нему.
В глубине двора Сидоркиных виднелся сетчатый вольер с двумя сибирскими лайками серо-белого окраса. Почуявшие чужака псы заметались по клетке с утробным подвыванием.
Хозяев не оказалось дома, и на звонки никто не вышел. Отжать ригель замка, как это было у Шеремета, Зубакину не удалось – полотно входной двери очень плотно прилегало к дверному блоку.
Обшарив двор, он в дощатом сарае отыскал лом. Вернулся с ним на крыльцо. После нескольких тычков ломом дверь расщепилась, покорёжился левый косяк, но озлобленного неудачами вора это мало волновало, а вернее, совсем не волновало.
Зубакин зашёл в дом, не выпуская лом из рук, поскольку рассчитывал воспользоваться им в случае, если возникнет необходимость вскрыть шкаф для хранения оружия.
Сколько он ни кружил по комнатам, отыскать ружейный шкаф не смог. А вскоре и думать о нём забыл.
В просторном зале стоял огромный раскладной диван с отсеком для спальных принадлежностей. Приподняв крышку отсека, вор увидел двуствольное ружьё двенадцатого калибра и кожаный патронташ с восемью патронами того же калибра, снаряжёнными фабричным способом дробью третьего номера.
Двустволка тут же была разобрана и отправлена вместе с патронташем в принесённый рюкзак.
В одной из комнат на кровати под толстым матрацем лежала малокалиберная винтовка Тульского оружейного завода. Повертев винтовку в руках, Зубакин с сожалением вернул её на прежнее место – без патронов «мелкашка» не представляла для него интереса. А вот двумя бутылками грузинского коньяка из серванта и батоном колбасы, найденным в холодильнике, он соблазнился.
Задерживаться в доме Сидоркиных не было резона – время близилось к обеду, и в любую минуту могли появиться хозяева. Чтобы не «светить» на обратном пути торчащим из рюкзака ружейным стволом, Зубакин обернул его в махровое полотенце, подвернувшееся под руку.
* * *
Шла седьмая неделя с того дня, когда вороватый житель села Тугул решил поселиться в лесу.
К одиночеству и безмолвию отшельник постепенно привык, но иногда, когда он не находил, чем себя занять, накатывала необъяснимая хандра.
«Не раскисай, Миша, бывает и похуже, – говорил себе Зубакин в эти минуты. – Вон, в прошлом году в газетах писали, как один белорусский мужичок после жёсткого конфликта с участковым ушёл на малопроходимые болота, где прожил в одиночестве сорок лет, и только сейчас вернулся к людям. А ты здесь живёшь как на даче: сам себе хозяин, не голодаешь, никто в душу не лезет, „менты“ и „терпилы“ не донимают».
Очередную