Южанин чуть стушевался, улыбка его дрогнула и застыла, словно холодец, но глаз он не отвёл и ответ нашёл быстро:
– Хочешь проверить?
– А не разочаруешь? – в тон ему спросила Тшера.
Парень рассмеялся задорно и вольно, запрокинув голову назад, разметав по спине смоляные пряди.
«Хоро-ош!»
Тшера прикрыла глаза, представив, как запустит в эту гриву пальцы, как намотает её на запястье, оттягивая голову южанина назад, и лунный свет, льющийся в окно, вот так же высеребрит тонкий горбатый нос, загорелую шею, острый кадык… и капельки пота меж ключиц.
«Как будто я прирезать его собралась, а не…»
– Эй, ты куда? – удивился он, снизу вверх поглядев на поднявшуюся на ноги Тшеру.
Она молча смотрела в ответ, выжидая.
«Подпустить бы толику нежности во взгляд, да там одна лишь хищность».
– Так ты не шутила?
«Догадлив».
– Ты ж не из пугливых, – усмехнулась она.
– Не из пугливых.
Южанин встал, сравнявшись с ней в росте, расправил мускулистые плечи и коротко махнул кому-то за её плечом, отсылая, чтобы не ждали.
– Я из сноровистых, – заговорщически улыбнулся он.
«И хвастлив».
…Перед рассветом она бесшумно прокралась в стойло, потрепала по плечу свернувшегося в сене Биария. Он тут же схватил сапоги, аккуратно поставленные рядышком с импровизированным ложем, а уже потом открыл глаза.
Сапоги на его лапищи шились на заказ в одном из маленьких городков и представляли для Бира такую небывалую ценность, что Тшере потребовалась пара седмиц, чтобы уговорить его носить их на ногах, а не в руках, бережно прижав к груди, и ещё одна седмица – чтобы заставить в этих сапогах ходить, а не сидеть в телеге, задрав ноги.
Ржавь и Орешка он снарядил ещё с вечера, чтобы не терять времени по утру, и Тшера, сев в седло, послала кавьялицу.
– Мы всегда так спешно сбегаем, что мне иной раз думается – ты их того… порешаешь под утро, – сказал Бир, нагнав её верхом на Орешке у кромки чёрного предрассветного леса.
– И съедаю вместе с сапогами, – флегматично пошутила Тшера.
Бир поёжился и покосился на свою драгоценную обувку.
– Не бойся, все живы. И даже сапоги их целы.
– Я знаю.
«Но упаси Первовечный не уйти, пока они спят».
– Почему всегда затемно? Светает сейчас нерано… – задал Бир давно занимающий его вопрос.
«Дневной свет делает всё настоящим. Меня тоже».
Бир всегда долго размышлял, прежде чем что-то у неё спросить, и Тшера это ценила. Видела сосредоточенно насупленные брови, замечала долгие, переполненные задумчивостью взгляды, но вопросы не поощряла и первой разговоров никогда не начинала. Они уже почти год как ездили вместе, но о причинах её дезертирства из Чёрного Братства Бир до сих пор не спрашивал, и за это Тшера была ему особенно благодарна. Тем более что видела, как вопросы жгут ему язык, но Бир их всё же удерживает, решительно стиснув зубы. Может,