на друга стремятся,
И, как сказано, лопнув, как полный пузырь, громыхают
и гулко грохочут.
Стрепсиад
Как поверить тебе?
Сократ
Объясню тебе все на примере тебя
самого же.
До отвала наевшись рубцов отварных на гулянии
панафинейском,
Ты не чувствовал шума и гуда в кишках и бурчанья
в стесненном желудке?
Стрепсиад
Аполлон мне свидетель, ужасный отвар! Все внутри
баламутится сразу
И гудит, словно гром, и ужасно урчит, и шумит,
и свистит, и клокочет.
Для начала легонько, вот этак: бурр-бурр, а потом уж
погромче:
бурр-бурр-бурр.
Тут нельзя удержаться, до ветра бегу, а в утробе как
гром: бурр-бурр-бурр-бурр.
Сократ
Ну, прикинь: если столько грозы и громов в животишке
твоем, так подумай,
Как чудовищно воздух безмерно большой и бурчит,
и гремит, и грохочет.
Стрепсиад
Все понятно теперь; так от ветра, от туч говорят у нас:
ходим до ветра.
Ну, а молнии ярко горящий огонь, объясни мне, откуда
берется?
Попадет и живого до смерти спалит или кожу, одежду
обуглит.
Ну, не ясно ль, что молнии мечет в нас Зевс в наказанье
за лживые клятвы.
Сократ
Об одном бы подумал, глупец, стародум, стародедовским
верящий басням!
Если мстит за присягу подложную Зевс, почему ж
не сожжен еще Симон?
Почему не сожжен Клеоним и Феор? Ведь они ж —
из лгунишек лгунишки!
Почему он сжигает свой собственный храм, и предгорье
афинское – Суний,
И вершины высоких дубов? Для чего? Ведь лгунов
средь дубов не бывает.
Стрепсиад
Что ответить, не знаю. Пожалуй, ты прав. Расскажи же,
в чем молнии тайна!
Сократ
Если воздух горячий, поднявшись с земли, залетает
к заоблачным высям,
Изнутри он вздувает огромный пузырь, а затем,
под давлением силы,
Разорвавши пузырь, клокоча и свистя, вылетает
и в тренье сгорает,
От полета, от стрепета в пламенный столб обращаясь
и в пыль разрушаясь.
Стрепсиад
Зевс свидетель мне, то же случилось со мной на Диасиях
нынешних. Помню,
Колбасу кровяную я жарить взялся для родных, да забыл
ее взрезать.
Тут надулась она, стала круглой, как шар, и внезапно
возьми да и лопни!
Все глаза залепила начинкою мне и сожгла, словно
молнией, щеки.
Сократ
(торжественно поднимается)
Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения
мудрости высшей.
О, как счастлив,