Она слишком часто видела всё это во снах: пришельцы, с которыми была заочно знакома в какой-нибудь из параллельных вселенных, которые приходили к ней в мистических откровениях, которые говорили с ней на одном языке, которые любили её так, как умели, потому что никто на целом свете не придумал истинной и универсальной формулы о том, что такое любовь.
Хейден была уверена лишь в том, что это чувство не так всесильно, как о нём говорили.
Тропинка коридора, вьющаяся далеко от логова архангела и патологически близко к горам-номерам неизвестных, подкидывала вверх, начинала хищною рысьею украдкой спускаться с хребта, поэтому заросли за спиною наполнялись разрывами смолы и напереваримою глюкозой огонёчков, вспыхивающих и растрескивающихся вокруг промёрзшей прокоптелости стен; их смердение мешалось, раздутое проколотыми шариками вентиляций, с запахами соли и берёзового сока. Треугольники Пенроуза, бливеты и кубы Эшера – неотъемлемые элементы дискинезийной внутренней архитектуры.
Мотель-коробок не любил чужаков из «Каллиопы», безобразных, болезненных, диплосомичных во внутреннем уродстве: Хейден терялась здесь в каждый из своих визитов. В первый это по ошибке случилось и с Эллиоттом. Застыв в потустороннем дверном жерле, над позвоночником лестницы, ведущей в анатомическое никуда, он почти зарычал: «Господь, я согласен с тем, что для человека под стеклянным колпаком, как для мертворождённого ребёнка, сам мир является кошмарным сном, но подобные хитросплетения – это уже слишком», – и он всматривался в Хейден внимательно, не шевелясь, всматривался пронзающе, словно сквозь лупу лазерной указкой строил для кого-то маршрутную карту. Казалось, он ждал реакции, но, разобрав эту забавную улыбку с белилами передних зубов, Хейден смогла лишь усмехнуться. «Что, ты не читала Сильвию Плат? Я оставил её на микроволновке», – его голос был такой же бархатисто-угольный, как гарь волос, багряный, только смешинки в жевательно-розоватом перекатывались, как отголосок сновидения или галлюцинации, когда он понимал, что находится в тупике.
«От моего ответа», – Хейден воспроизводила собственные слова, не в силах определить, что именно её влекло и отталкивало вместе с тем, «зависит то, достанешь ли ты сейчас пистолет из кармана?»
Она облокотилась на чумазые обои и сползла по ним вниз, позволяя зоотропу неприятно личных ассоциаций греметь в мозгу, не заметив, как в стоячем тумане поплыли перед мысленным взором, над творогом обволоченных льняным с телячье-мартовского рубежа шпал, золотые кровли и парапеты площади-плошки, и как стали расступаться скалы безмятежного кирпича, вдруг являя озерцо из сапфира и недра переполненных бокалами столиков: ночь первого