Город между тем заволновался. Никто не мог припомнить того, чтобы когда-нибудь было подобное – чтобы самый большой колокол не звонил в полдень. Даже не могли припомнить, чтобы колокол не звонил в полночь, так чего уж тут говорить о полуденном звоне. Но больше всех отсутствие полуденного звона удивило и даже испугало всех ныне здравствующих старых звонарей: отца, деда и прадеда. Отец и дед нашего звонаря громко сокрушались, сетовали, сердились – сердились на то, что не могли понять, почему самый большой колокол в этот раз не стал звонить. И только прадед не сокрушался, не сетовал и не сердился. Прадед глубокомысленно молчал. А и дед, и отец, и сам звонарь знали, что если прадед молчит, то это означает: прадед что-то знает. Впрочем, прадед знал не просто что-то, он знал если не все, то, по крайней мере, почти все. Знал он и то, почему сегодня колокол не зазвонил. И когда его сын и его внук перестали сокрушаться, сетовать и сердиться, то прадед им и правнуку своему все объяснил:
– Дело в том, что наш колокол очень переживает, переживает вместе со звонарем, а точнее, вслед за звонарем. Однажды, лет семьдесят, а то и больше тому назад, было так, что пришлась мне по сердцу одна девушка. Так мне она понравилась, что очень быстро влюбился я в нее, а потом решил признаться ей в любви. И признался. И получил такой вот ответ: «Ты хороший, может быть, самый лучший даже. Ты мой друг и таким навсегда останешься. Но я тебя не люблю». Что может быть ужаснее, чем в двадцать лет услышать такое? И пошел я по улице, с горя опустил голову. Однако тем временем приближался полдень: пора было звонить в самый большой колокол на самой большой из всех городских башен. Любовь любовью, а работа работой. Настроение было ужасное, но я заставил себя подняться на башню, и попытался ударить в колокол. Попытался… Но колокол не отозвался. И сколько ни пытался я, сколько ни старался – ничего у меня не выходило, ничего… Расстроенный пришел я в тот день к прадеду моему. И тот поведал мне, что наш большой колокол умеет и радоваться, и горевать вместе с нами. Мы счастливы – счастливым звоном откликается колокол, мы несчастны – колокол молчит. И так было всегда. Особенно грустно колоколу переносить разочарование наше… Вот и молчит колокол, когда чем-то мы, звонари, расстроены.
Понял тогда все наш звонарь. Понял, что его разочарование от того, что он впервые в жизни не смог совершить задуманное, передалось колоколу. И колокол не смог звонить. Теперь нужно было звонарю, во-первых, забыть свою печаль, а во-вторых, дождаться полуночи, чтобы вновь попробовать звонить в колокол на башне, в самый большой колокол на самой большой