После троекратного повторения заговора милиционер вдруг утратил интерес к цыганам и, словно забыв об их существовании, двинулся на другой конец платформы, проверять документы у подгулявших шабашников. Когда подали поезд, проводница приняла из рук молодого цыгана билеты и, недоверчиво осмотрев проездные документы, шагнула в сторону, давая пройти. Ромале подхватили мешки и сумки и, громко переговариваясь, устремились в вагон. Галку устроили в одном купе с Замбилой. Девочке отвели верхнюю полку, так же как и самой молоденькой из цыганок, которую звали Маша. Хотя Маше было пятнадцать лет, она уже покрывала голову косынкой, как и подобает замужней женщине в их роду. Однако замужество не мешало Маше оставаться смешливой хохотушкой, радостно улыбающейся при каждом удобном случае.
– У каждого табора есть своё прозвище, – сидя на Галкиной полке, взахлёб рассказывала Маша. – Мы, например, рода рувони. По-цыгански рув – это волк. У нашего рода в Минусинске табор. И ещё есть во Франции. Я в позапрошлое лето ездила во Францию на свадьбу двоюродной сестры. Вообще у меня много сестёр. А родных только две. Любаша и Таня. Тебе сколько лет? Семь? Любаше шесть, Тане девять. Будете подругами.
Галка смотрела на юную цыганку и думала, что уже сейчас, среди чужих людей, ей гораздо лучше, чем с родной матерью.
– В Москву с нами будешь ездить, – пообещала Маша. И не без гордости похвасталась: – Мы с братьями часто в Москву катаемся. И бабушка Замбила всегда с нами. Братья ездят по делам серьёзным, а бабушка просто так, людей лечить. Бабушку в этот раз приглашали кого-то из правительства на ноги ставить, но Замбила этих, из правительства, не очень любит. Говорит, что хвори к высокопоставленным чиновникам как-то по-особенному сильно прилипают. А уж если бабушка Замбила не вылечит, значит – никто не вылечит. Ложись и помирай.
За бельём отправилась Лила, та самая деловитая цыганка, которая договаривалась насчёт продажи Галки. Вернулась Лила не одна, а в компании с проводницей. Той самой, которая недоверчиво смотрела на билеты. Сотрудница железной дороги имела вид самый решительный. Её сожжённые мелкой «химией» волосы торчали в разные стороны, бордовые щёки тряслись от возбуждения, ноздри картофельного носа воинственно раздувались.
– Начальник поезда дал указание у всех подозрительных личностей документы проверять, – откатив дверь купе, не терпящим возражений тоном заявила она, усаживаясь на диван рядом со старой Замбилой. – Предъявите ваши документы! И на девочку тоже!
Замбила придвинулась ближе, почти вплотную, взяла проводницу за руку и заговорила, глядя ей прямо в глаза:
– Добрая, молодая, спросить можно вас?
Проводница отрицательно мотнула головой, но руку не отняла.
– Время сколько, не скажешь?
Женщина взглянула на запястье, где красовались модные электронные часики, и чуть слышно ответила:
– Десять