Они собрались в библиотеке вокруг большой жаровни. Тетя, Клавдий и еще одна женщина, которую я раньше не видел, сидели на скамьях; остальные стояли. Увидев их всех, я юркнул обратно в коридор и навострил уши. Перед глазами еще стояла картина: все жестикулируют, мужчины ходят взад-вперед.
Первое, что я услышал:
– …он не сошел с ума окончательно, просто на него накатывает безумие, а потом все приходит в норму.
Второе:
– Только накатывает быстро, а приходит в норму очень медленно.
И дальше:
– Если это никому не вредит, пусть себе рядится в Юпитера или соединяет свой дворец с его храмом, но число убийств растет с каждым днем. Да, я утверждаю: число убийств растет. Даже то, что я это говорю как само собой разумеющееся, – ненормально.
Они наверняка о Калигуле. Я мог бы свидетельствовать, что он – убийца… он пытался убить меня.
– Говори тише, рабы…
К сожалению, они заговорили тише, и пришлось напрячь слух.
– Он был болен, и я подумал, что может и не оправиться. Но он выздоровел. И потом, случись с ним что-нибудь, кто его сменит? Его единственный ребенок – маленькая девочка, и он не усыновил взрослого в качестве наследника.
– Об этом действительно небезопасно говорить. Даже здесь. Шпионы могут быть повсюду.
– Тогда нам следует признать, что он нас контролирует и мы бессильны. Хоть кто-нибудь чувствует себя в безопасности? Он ведь бьет наугад.
– Никто не может чувствовать себя в безопасности. Даже собравшиеся в этой комнате, хоть мы ему и родня. Мы знаем, что он убивает родственников. Хоть Птолемея Мавританского спросите… Только он уже не сможет заговорить.
Я вскочил на ноги и вбежал в комнату. Страх и ненависть к Калигуле заставили забыть об осторожности.
– Я! Я могу говорить! Он хотел меня утопить!
Все одновременно повернулись в мою сторону.
– Луций! – изумилась тетя Лепида. – Ты должен немедленно вернуться к себе. Иди и ложись спать.
– Уже п-поздно, – сказал Клавдий. – Он все с-слышал, и он с-слишком большой, чтобы з-забыть. Но у него есть честь. Он никому не расскажет о т-том, что услышал. Т-так, Луций?
У Клавдия тряслась голова, но говорил он здраво.
– Да. И никто не должен повторить того, что я скажу сейчас. Он взял меня на свой корабль и хотел принести в жертву Диане. Он по-всякому меня называл, а потом бросил в воду. Меня спас один солдат.
– Думаете, солдаты по-прежнему ему верны? – спросила Мессалина.
– П-преторианцы т-традиционно верны императору, – сказал Клавдий. – Но они могли бы…
– Я слышала, он их унижает и всячески над ними насмехается, – заметила Мессалина. – Станут ли они и дальше это терпеть?
– Зависит