Как меня поймали? Cherchez la femme. Со мной на кафедре работала Татьяна Анастасьева. По документам – русская, москвичка. А по фейсу – что угодно от вокзальной гадалки до Пенелопы Круз. Уместно смотрелась бы на корриде, верблюде, стамбульском базаре. Однажды, смеясь, рассказала историю. На улице пристали цыгане, балаболили по-своему, одна схватила за руку. Татьяна вырвалась, брезгливо оттолкнула. «Пхагэл тут одэл! – крикнул цыганка. – Давно, коза, из табора отмылась?!»
На Бабушкинской мы читали курс «Стресс учителей и методы его преодоления». Я – бывший учитель, Татьяна – бывший методист. Кто мог лучше раскрыть эту тему? Раскрыли, двинулись к метро. Я не хотел идти с Татьяной, её часто останавливали. Броская внешность, цветастая шаль, менты тоже скучают…
– Молодые люди, документы предъявляем.
Меховой зверёк из пяти букв шевельнулся в животе.
– Так-та-ак… Вы, девушка, свободны, а ты – пойдёшь с нами.
Паспорт исчезает в недрах серого бушлата.
– Куда?
– В зоопарк. Пошли, чего стоим!
– Я тоже пойду! – Татьяна пристроилась рядом. – Ребят, отпустите, ну в чём проблема? Человек в командировке, нас люди ждут…
– Где временная регистрация? Командировочное, билет?
– Нету, – говорю, – так вышло.
– Значит, посидишь до выяснения.
Я вспомнил про двадцать баксов.
– Командир, может, договоримся? У меня штраф в паспорте, за обложкой.
Менты переглянулись.
– В следующий раз.
– Не повезло тебе, земляк. У нас план не выполнен, и смена кончается.
Идём сквозь мини-рынок. Группа чеченцев шумит у ларька. Татьяна вновь заговорила:
– Мы же свои, русские люди! Вон – их проверьте, и будет вам план.
– Ошибаетесь, девушка, – старший качнул головой, – они все с регистрацией.
В РОВД били двоих. Сначала одного – гуманизатором по рёбрам, затем второго – ногами. Менты тут были злые, красномордые, усталые. Я сразу понял, как себя вести – молча. Да. Нет. Готов заплатить штраф. «Заплатишь, – сказали мне, – потом». Забрали сигареты, кошелёк, толкнули в обезьянник. Внутри тесно стоял народ. Многие кашляли. Кто-то вполголоса матерился. Кто-то долго и трудно блевал. Хотелось скомкаться, не дышать, в идеале – стать мыслью.
Миллионы невиновных отсидели в лагерях, людей пытали, убивали ни за что. Позорно жалеть себя, и всё-таки… Конец двадцатого века. Почти цивилизованная страна. Трезвый, мирный человек идёт с работы – его бросают в клетку. Почему? Государство считает меня недостойным витрины. «Место!» – командует оно и похлопывает дубинкой о ладонь…
– А не послать ли это государство на хер? – произнесли