«Видите ли, мне сказали, что вы…»
Баба на самоваре вмешалась в разговор: «Чего время-то тянете?»
Студент растерянно спросил:
«Что она говорит?»
«Она желает вам приятного аппетита. Прошу вас», – я показала на блюдо с коржиками.
«А то всё разговоры да разговоры. Когда ж за дело-то приметесь?»
«Это что, – спросил студент, – у русских так принято?»
«Что принято?»
«Чтобы кукла желала приятного аппетита?»
«Это старинный обычай. В России, знаете ли, гостеприимство – закон. Можно предложить вам рюмочку коньяку?»
Молодой человек колебался.
«Дают – бери!» – изрекла баба на чайнике.
«Знаете… пожалуй, не откажусь», – пролепетал он.
«Давайте выпьем за вас, за ваши будущие успехи, за то, чтобы вы стали знаменитым режиссёром. И чтобы вам никогда не приходилось заниматься работой, которая вам не по душе».
«Но я… очень рад нашему знакомству».
Мы подняли рюмки, я снова налила ему и себе.
«Эй ты, не слишком-то его спаивай!»
«Тебе-то какое дело», – буркнула я, не глядя на бабу.
«А то он неспособный будет».
«Заткнись, тебя не спрашивают».
«Можно спросить, о чём это вы спорите?»
«Она считает, что я вас плохо принимаю…»
«О, – сказал студент. – Можете её заверить, что я… я просто не ожидал, что мне будет так приятно в вашем доме. Я не знал, что куклы могут разговаривать… И вообще сомневался, стоит ли мне соглашаться… Ведь я даже никогда вас не видел. Вы, наверно, думаете, что я принадлежу к вашим фанам… или как там это называется… уверяю вас: ничего подобного…»
«Тем лучше, – сказала я, разливая волшебный напиток, – но, знаете ли, от нас ожидают большего».
«Большего? Что вы имеете в виду?»
Я слегка откинулась в кресле, взглянула на моего собеседника, потом на третьего присутствующего, который внимательно прислушивался к нашему разговору: на камеру.
«Собственно, и я не получила никаких конкретных, скажем так, рекомендаций. Вас тоже ни о чём не предупредили, и вообще предоставили нам обоим свободу действий для того, чтобы… чтобы всё выглядело как на самом деле. Мне кажется, для нас с вами намечена, если можно так выразиться, специальная программа».
Он как-то кисло усмехнулся, наступила пауза.
«Программа…» – проговорил он.
«Да. В конце концов всю жизнь можно превратить в программу».
Теперь я знала наверняка: камеры включены. Идёт трансляция. И тысячи, многие тысячи глаз следят за каждым нашим движением, ловят каждое слово и каждый взгляд, ждут, изнемогают от нетерпения. Как будто то, что должно произойти на экране, произойдёт с ними самими.
«Мне кажется, это какой-то особенный коньяк», – сказал гость.
«Вам нравится?»
«Если это вообще коньяк».
Я расхохоталась.
«Это