Последним рывком в качестве подпрограммы нейрочипов стали нейросети из OLAP-персептронов, которые в полном объёме задействуются только у киборгов. Эти сети накапливают информацию о владельце, предпочтения, привычки, обучаются с высокой точностью, а после забирают с мозга 85% нагрузки, после чего с объекта снимается статус человека. У людей нейрочип работает на базовых 15% процентах и лишь иногда при 80%. Мозг киборгов руководит рефлексами, используется как буфер, а решения полностью принимает ИИ. Перебалансировка нейрочипа на меньшую нагрузку невозможна: не удивительно, ведь это повторяет основной закон эволюции: высшее при благоприятных факторах никогда не стремится к низшему.
Жаль, мы не понимаем, как было бы хорошо, если бы наши мозги были самодостаточны, но мы слишком заняты самоуничтожением.
Вот и мой выход – Чертаново.
***
– Даша, я вернулся.
Я вынужден делить жилые метры с сестрой Дашей. Четвёртый год мы вошкаемся в наследии родительских кирпичей, на двенадцати квадратах общежития выживаем как можем, чтобы разъехаться. Казалось, я сцепился с сестрой пожизненно, как только согласился на такое тесное сосуществование. С тех пор крики не шелохнутся на моих губах, а склоки существуют как узаконенное явление. Я утыкаюсь в спину сестре своим житьём на раскладушке и оттаптываю торчащими ногами её ширму, которая залегла между нами, как пожирающая недосказанность. Даша отвоевала своё право устраивать за ширмой Армагедон. Я не противился. Даша вебкам-модель. Она хранит в стоптанном ботинке банковские карточки, которые пополнялись донатами, чтоб однажды оплатить нашу радостную разлуку. Дашин гардероб разложен по мусорным пакетам, как распиленные надежды. Каждый день «последний рывок» Даши сводился к торговле телом за донаты. Она копила на замену стандартного нейрочипа на новый с расширенной калибровкой под нервную систему. В моей голове нейрочип той же убогой модели, поэтому я, как жаждущий и не брезгующий, бросаю все силы на заработки и не рассматриваю прегрешения Даши, как нечто непристойное. Я научился дремать под бучу за ширмами, моё негодование овито леностью и, похоже, атрофировалось. Было бы куда беспокойней, если бы Даша прекратила свои изыскания: в тихие минуты в ней оживает личность, которую я когда-то знал – это больнее, чем бороться с нашими судьбами.
Через час за ширмой установилась скука, плаксивая скорбь забивала мои уши. Тикающее сердце запустило обратный отсчёт. Сестра шебаршилась за ширмой рывками, как крольчиха в сене: силуэт мало напоминал человеческий. Я отдался раскладушке и практически ушёл в сон. Стоны сестры