Дрема коснулась рубиновой звезды, та ярко замерцала, просвечивая сквозь туманную плоть. А горит-то как, жарко горит, окаянная! Оттого все сны москвичей сегодня будут страстными и горячими, полными запретов и сладости.
– Шалишь? – совсем рядом прозвучал тихий голос. И не разобрать: мужской или женский, только знай себе растворяется в шуме ветра.
– И не думала, – ответила Дрема, задумчиво глядя в сторону Александровского сада. Гуляют, надо же. Не спится им ночью. Впрочем, ночи сейчас на зависть летние. Не замерзнуть, не озябнуть. А если и так, то любовь греет многих.
Собеседник устроился рядом. Подул на звезду Боровицкой башни, приглушая сияние. И вот уже огненный рубин стал кирпично-красным, под цвет стен. В поле зрения возникла рука, длинная и полупрозрачная, чуждо-нечеловеческая. Прошла сквозь узор снов, впитывая и вбирая ночную тьму и звездный свет. Легко преодолела расстояние до Храма Христа Спасителя, словно его и не было вовсе, ласково погладила купола. Те тут же загорелись неистовым золотом, ярким, живым, настоящим – не чета электрическому свету.
– Так лучше, – сказал собеседник.
Дрема пожала теневыми плечами и продолжила плести узор. У снов ведь есть душа и есть плоть. Душа, как и у людей, спрятана хорошо и надежно, ее так просто не поймать. А вот плоть можно разрушить вмиг. Этим и пользуются кошмары, стремящиеся оторвать кусок плоти из снов и старающиеся тут же занять ее место, чтобы потом отравить разум спящего.
– У нас чужие, – помолчав, сказал собеседник.
– Они всегда тут, – ни капли не удивилась Дрема. – Еще с тех пор, как этот холм Ведьминой горкой звался.
Холм, словно почуяв, что о нем говорят, тяжело вздохнул. На мгновение растворились во тьме здания и Боровицкая площадь, растаяли Кремлевские башни. Деревья стали выше, зашумели тысячами голосов древнего бора. Воздух пропитался запахом хвои, ночной свежестью и дымом костров. Языческое капище никуда не делось и в двадцать первом веке, просто надежно спряталась под веками и современными материалами, под следами людей и заслоном памяти.
– Да… – выдохнул то ли собеседник, то ли ветер. – Но я чувствую, что быть беде. На твою территорию заглядываются.
Дрема легонько тряхнула плетением, во все стороны разлетелись серебристые и изумрудные искры. Закрыли деревянных идолов, спрятали огни древнего капища. А потом и вовсе видение исчезло, и современный город заиграл всеми красками ночной жизни.
– Посмотрим, – сказала она. – Коль станет тяжко, позову. Знаю, как выкликать тебя.
И покосилась лукаво. Фигура собеседника колыхалась рядом, окутанная туманом и смолистой тьмой. Что поделать, не любит он обретать конкретный облик, когда поднимается в высоту.
– Но я и не буду сидеть сложа руки, – предупредил он. – Да и знаешь ты не все…
Дрема снова пожала плечами. Узелки на плетении превратились в хрустальные колокольчики, мягко зазвенели при ударе друг о дружку.
– Твое