Только мантры, которые я затвердила для своего Посвящения, удерживали меня на месте, когда он навис надо мной.
– Молодец, Дишива. Я попрошу кого-нибудь присмотреть за тобой, пока его величество отсутствует. Чтобы ты не могла пошевелиться.
Он ушел, что-то сказав караульным у двери. Наверное, там стояли мои Клинки, но Моше вынудил меня сомневаться даже в Кеке, и я уже не знала, кому могу доверять.
Когда шаги Лео растаяли в конце коридора, в комнату кто-то вошел. Я напрягла ноющие мышцы, но не подняла глаз, даже когда сапоги со знакомыми красными завязками на лодыжках остановились прямо передо мной.
Кека. Теперь он всегда молчит, хотя я еще помню его громкий смех, разносившийся по ветру, когда мы скакали на охоту. Будто прошла целая жизнь.
– Как давно? – тихо спросила я, чтобы не было слышно у дверей. – Как давно ты ненавидишь меня? С тех пор, как я последовала за Гидеоном? С тех пор, как не смогла помешать чилтейцам отрезать тебе язык? С тех пор, как нас изгнали? Или с той минуты, как меня выбрали капитаном вместо тебя?
Вопрос повис в затхлом воздухе.
– Ты мог бы вызвать меня на поединок. Вряд ли ты боялся проиграть.
Опять никакого ответа, даже мычания, а я не могла посмотреть на него.
– Прости, что подвела тебя, друг мой.
Мой голос дрогнул, ведь к чему бы Кека ни подстрекал, что бы ни произошло на той поляне у лагеря дезертиров, я все равно любила его как брата.
Кека пошевелился, и я напрягла и без того напряженные мышцы. Он согнул колени, одно за другим, и опустился на циновку прямо передо мной, но вне досягаемости. И остался в этой позе, подняв ладони в молчаливом жесте извинения. Слова, так легко приходившие раньше, неожиданно покинули меня, и я постаралась сморгнуть набежавшие слезы.
Никто из нас не издавал ни звука. Моим многострадальным коленям казалось, что прошло полдня, но на самом деле это не могло длиться больше часа. Стража не сменилась, снаружи доносился лишь обычный гул суеты во дворе, и ни один звук не был громче дыхания Кеки. Я хотела бы застыть так навечно, но время не обманешь. Чем больше хочется что-то оттянуть, тем быстрее оно приходит, и вскоре по коридору загрохотали быстрые шаги, предвещавшие беду.
– Уходи, – сказала я и подняла взгляд, не в силах противостоять порыву. – Не надо, чтобы тебя застали здесь в таком виде.
Я видела, как эти темные глаза смеются, сердятся, улыбаются, подмигивают и распахиваются от страха, но никогда не видела в них слез, никогда не видела, как дрожат его плечи и рот открывается в безмолвном страдании. Когда шаги приблизились, Кека протянул обе руки ладонями вверх и впервые с тех пор, как чилтейцы лишили его языка, попытался заговорить. Слова вышли нечеткие, но их значение было таким же ясным, как его жест.
– Простить? Что ты сделал, Кека? – дрожащим голосом спросила я. До сих пор я думала, он извиняется за то, что обратил Клинков против меня, а не за то, чего я еще не знаю. – Что ты сделал?
Он повторил невнятное