Потому что в четверке блестящих студентов академии, детей глав Ордена и лучших друзей Фандер был самым конченым ублюдком. И понимал, почему ему никто не доверяет.
– Значит… помогаешь Нимее вызволить Энга, – бормочет Пьюран.
Кажется, в присутствии Фандера она чувствует себя неуверенно даже в собственном доме.
– А почему не она помогает мне вызволить с того света родного брата? – скалится Фандер, чувствуя приступ бешенства. – Или я на такое не способен?
– Ты и твоя шайка после революции развалили магазин моего отца и прогнали его из Бовале, – шипит Пьюран, а потом стремительно краснеет.
Ее бесцветное лицо тут же становится весьма хорошеньким, а взгляд Якоба теплеет, пока руки обнимают чуть подрагивающие плечи Лю.
– Как хорошо, что его не оказалось в тот день дома, – скалится Фандер.
– Хорошее вы выбрали время. Он мог бы защитить то, что нажил за долгие годы труда!
– Или помереть, одно из двух.
– Фандер! – рявкает Якоб.
– Весело было топтаться по делу всей жизни честного человека? – Лю даже вскакивает из-за стола, а Якоб усаживает ее обратно, просит успокоиться.
Пьюран и Хардин смотрят друг другу в глаза, пока не становится очевидно, что оба сдаваться не намерены. Тогда Фандер встает и молча уходит на балкон.
Тут же накатывает тошнота от головокружительного вида. И немыслимой высоты.
Ты и твоя шайка. Эти слова так и звенят в ушах, на губы наползает улыбка, за нее его будут ненавидеть еще больше.
Я смеюсь в лицо вашей боли, смотрите. Как насчет того, чтобы надавать мне хорошенько по шее?
Сразу после революции, когда Орден еще сопротивлялся неминуемому падению, у Фандера и правда была шайка найденных отцом людей. И вещи, которые эта шайка делала, не стоят ничего, кроме пары статей в приговоре обвинения. Хардин ищет себе оправдание, но слышит лишь голос здравого смысла. Я сам на это пошел. Я мог уйти вместе с остальными. И остается только смириться с собственной беспомощностью.
Шайке не давали ответственных задач, но Ордену в те времена и делать-то было нечего, кроме как подрывать репутацию