Утомленные однообразной работой, экипажи доброжелательно принимали юных артистов, что, впрочем, объяснялось отлично подобранной программой и мастерским исполнением номеров. Ярославские кадрили и белгородские топотухи, протяжные донские песни и пионерские марши исполнялись с детским задором и удалью.
Дни проходили один за другим, наполненные событиями, встречами и работой. Для ребят это было необычно и интересно. Но наступил момент, когда почти все они почувствовали усталость и утомление от многочисленных выступлений. Однако Альберт Семенович по одному ему известным причинам откладывал день отдыха.
На исходе третьей недели плавания Мирошников, сославшись на поломки и выбрав место поживописнее, направил судно к берегу и объявил команде «аврал». Ловкий дядя Степа прыгнул с борта на берег, поймал брошенный ему конец каната, и через несколько минут ватага ребят высыпала по трапу на берег. И только баянисты улеглись спать в опустевшем кубрике.
Ниже по течению, совсем недалеко от стоянки, река делала крутой поворот. Обрывистый берег, куда причалил теплоход, сменялся за этим поворотом длинной песчаной косой, поросшей кое-где серебристыми лопухами. Туда-то и бросились все наперегонки, увязая в песке и теряя на ходу туфли и кеды. Последним шел худрук Оськин. Он обмахивался газетой и поминутно вытряхивал из ботинок песок. Из-под расстегнутого воротника рубашки было видно его рыхлое белое тело, а вялое припухшее лицо, казалось, очутилось здесь и вовсе уж некстати.
Альберт Семенович дошел наконец до места, где в беспорядке валялись обувь, рубашки и платьица. Он тяжело сел на песок и, прикрыв глаза от солнца, сделал попытку пересчитать ныряющих и визжащих своих воспитанников. Но это оказалось делом непростым, и он отвернулся от солнца, начав стаскивать взмокшую рубаху.
– Красиво, не правда ли? – услышал Оськин, и рядом с ним села на песок Серафима Николаевна – хореограф ансамбля. Была она уже в купальнике и, подставляя ноги солнцу, закалывала длинные волосы шпильками.
– Да, Симочка, вы правы – место отменное! – Альберт Семенович стащил рубаху и принялся за брюки. – Слов нет, давно следовало сделать день отдыха. Но вы сами понимаете… – он не договорил, но Киянова понимающе кивнула.
Замечание Серафимы Николаевны не было пустыми словами. Сверкающая река, пройдя поворот, за которым остался теплоход, текла по широкой равнине. На ее берегах виднелись стога сена и отдельные высокие деревья. Их кроны казались издали аккуратно подстриженными.
Стоя на высоком берегу возле теплохода, можно было увидеть вдалеке, в дрожащем полуденном мареве, мощные холмы – Вятские Увалы. Река, спокойная и широкая на равнине, осторожно подступала к ним и, как бы затаившись в ожидании, скоро несла свои воды меж отвесных круч из меловых пластов.
Альберт Семенович разомлел. Со всех сторон его тонкий музыкальный слух улавливал тысячи звуков, присущих настоящему летнему дню: