В очередной раз, когда зашла Пуэла, мы долго говорили о Ньюке. Она защищала его и как-то называла слишком нежно: “Наш мальчик”.
“«Наш мальчик» вырос эгоистом”, – подумал я, а ей сказал, что “наш мальчик” интересуется наследством, которое ему достанется после нас. Я специально сказал: “После нас”, но она прекрасно поняла, что я хотел сказать. Я заметил, как печально склонила она голову, – она догадалась: Ньюка ждет наследство от деда.
Теперь, через много лет, пока он рос, я понимаю, что без матери воспитание получилось скверное».
Юста устала разбирать мелкий почерк генерала и, преодолевая сон, стала просто пролистывать блокнот, обращая внимание только на те места, где речь шла о Ньюке.
«От меня скрывают истину о моей болезни, – писал генерал, – но я чувствую, что-то во мне не очень в порядке. Медперсонал как-то настороженно внимательно ко мне относится. Ньюка, похоже, что-то знает о моей болезни, но пока что держится, молчит. Я иногда вижу, что ему не терпится что-то мне сказать, но ему запретили. А вот Пуэла всегда весела, когда заходит речь обо мне, говорит, что госпиталь этот наилучший и что к весне меня уж точно выпустят.
К весне у меня закончится этот толстый блокнот и мысли все “ценные” закончатся. Сейчас осень. Мне эта пора нравится, а вот Ньюке подавай лето. “Наш мальчик” склонен к безделью, а жаль. Кого мне жаль? Себя или Ньюку? Жаль, конечно, его. Ему еще жить да жить с этим менталитетом потребителя. Разве это хорошо? Разве такими хотели мы, чтобы они стали? Разве за это…»
На этой незаконченной фразе текст записок генерала обрывался. Чистой оставалась еще почти половина блокнота.
«Что еще мог написать генерал, если бы…» – подумала она.
Часы в гостиной пробили четыре раза.
Утром Крео тихонечко будил ее:
– Поднимайся, труженица! Всю ночь просидела с генералом? Не выспалась?
Полусонная, она повернулась к нему и почти шепотом ответила:
– Да, до четырех, – и, кашлянув, спросила: – Который час?
– Уже девять, – ответил он. – Сегодня солнышко и, кажется, первый легкий морозец.
– Ой! – вскрикнула она. – Опаздываю! – и быстро выскочила из-под одеяла.
За завтраком он спросил ее, весь ли блокнот она прочла. Она ответила, что весь. Добивая свой любимый бутерброд, Крео заявил:
– Прошу прощения, но я заглянул в записки. Какой-то странный был генерал – генерал-пацифист. Это нынче большая редкость.
Она утвердительно угукнула в ответ и, заканчивая завтрак, спросила:
– Ты что-то мне вчера на ночь прочел. Можешь повторить? Только быстро, я тороплюсь.
– Могу и быстро, – ответил он и пробубнил весь текст:
Потом. Когда-нибудь потом
Мы станем лучше, чем мы были
И, может быть, тогда поймем,
Как мы сейчас недолюбили.
Потом. Когда-нибудь потом,
Когда прекрасные погоды
Придут, конечно, в каждый дом
И