Пока мы сидели там в предзакатный час, Вождь Медведей снова ссутулился и нахмурился, переживая утрату своей военной рубашки, и мы пытались его утешить. Старый Большой Лебедь указал на утёс и сказал:
– Вождь Медведей, друг мой, послушай; мне было пять или шесть зим, когда я впервые увидел, как наши люди используют пискан. Мы стояли тут некоторое время, и наши разведчики там, наверху, каждый день выслеживали бизонье стадо, которое было настолько близко, что его можно было заманить. Каждый день наши жрецы жертвовали Солнцу всё самое лучшее, умоляя его помочь нам в успешной охоте. Вместе с другими пугающими моя мать каждый вечер молилась:
– О Солнце! О вы, Вышние! Будьте милостивы, помогите мне. Скоро я пойду пугать бизонов. Не дайте им свернуть и растоптать нас. Пусть бегут они прямо на утёс и падают с него!
Однажды вечером, после того, как она так молилась, я сказал ей:
– Когда ты пойдёшь за каменную стену, я пойду с тобой. Я хочу быть пугающим.
– О, нет! Нет! Ты для этого слишком мал. Пугающие всегда подвергаются опасности быть растоптанными. Ты не можешь пойти со мной, – сказала она.
– Мальчики должны учиться с детства, чтобы быть храбрыми; поэтому он пойдёт с тобой, – сказал мой отец.
– Он не пойдёт; он слишком мал! – крикнула она.
– Не слишком; он обязательно пойдёт с тобой! – крикнул отец в ответ.
Моя мать схватила меня, прижала к себе и сказала:
– Если он пойдёт наверх, то ты возьмёшь его, а не я. Никогда больше я не буду в числе пугающих.
– Ты снова за своё; выставляешь меня ничтожеством, – сказал ей отец и, завернувшись в накидку, оставил нас. Сам он должен был находиться внизу у ограды, и не мог взять мня наверх, чтобы присоединиться к пугающим.
Вскоре после этого, когда мы завтракали, лагерный глашатай начал кричать:
– Пугающие!