Речь опять зашла о Вагнере.
– Ты скоро увидишь его, – пообещал Сэм. – Он велик и ужасен!
– Почему вы зовете его великим и ужасным? – спросила я потягивая вино.
– Потому что его нет на самом деле, – помахивая бокалом сказал Фридрих. – Есть его вроде как дух и этот дух вытворяет иногда такие коленца, прямо диву даешься!
Я не совсем поняла это и попросила объяснить.
– Он больше не имеет формы, – сказал Сэм. – Он может быть тем, кем захочет.
– И никогда не знаешь наперед, кто или что явится перед тобой, – усмехнулся Фридрих. —Видишь ли, наш Вагнер большой шутник по части переодеваний. Однажды я пришел к Сэму на бокал чая, и каково же было мое удивление, когда я увидел, как наш Сэм азартно играет в покер с белым новеньким унитазом! Я думал, что он рехнулся, но унитаз весело помахал мне крышкой и пробулькал предложение присоединиться.
– А когда он проиграл из него полились какашки! – хихикнул Сэм, затягиваясь сигарой.
Фридрих сдвинул брови и поднес ладонь к губам.
– Не просто полились, они выпрыгивали оттуда как взбесившиеся лягушки! – сказал он.
– Он тогда забрызгал нас, – сказал Сэм и сморщился от смеха. – Закакал все кругом и как всегда отвалил на такси, а мы убирались потом целый вечер.
– Вот такой он наш великий! – Фридрих вздохнул, будто говорил о проказливом, но очень любимом ребенке.
– Он придет сегодня и поможет найти твое желание или твой страх, – сказал Сэм.
На секунду я представила нас всех забрызганных хохочущим унитазом и только потом услышала слова Сэма.
– Но разве желание и страх – одно и то же? – удивилась я.
– Фридрих считает, что да. У него своя теория на этот счет, – сказал Сэм. – И мы, кажется, говорили об этом до того как ты заснула.
И тут меня аж подбросило, я вспомнила весь разговор до, свою беспомощность, глупую и глубокую обиду и звук сердца, перенесший меня в пустоту. Краски сгустились, и комната стала казаться темней, все предметы выделялись четче, а звуки создавали напряжение. Вино показалось мне солоноватым и вязким.
– Это кровь, – пролепетала я, глядя в свой бокал.
– Тогда выпей ее, – спокойно сказал Фридрих, лицо его потемнело, а голубые глаза казались пронзительными и холодными.
– Я не хочу пить кровь! – испугалась я.
– Это