– Но мир-то говно, – как мне казалось резонно возражал я. – Дерьмо ведь в нем тоже есть?
– Как ты не понимаешь, – ее блондинистые мозги пылали негодованием. – Я помню вечер, я на теплоходе с любимым, он обнимает меня и шепчет: «Ваши пальцы пахнут душами…» Лунная дорожка, вдалеке плеск весла… Вот это поэзия! А ты… Или социалка, или дрянь какая-то.
– Но литература же не просто красивость. Мы ведь можем и изменить что-то вокруг нас? Или хотя бы увидеть мир как-то иначе?
– Это старый спор, – румяна на ее щеках будто умнеют, – и такие, как ты всегда в нем проигрывают. В жизни проигрывают. Вы умираете, и только тогда вас хвалят, вас признают. Но тебе это уже неважно. Ты хочешь получить что-то сейчас или не получить вовсе, ответь мне? – и тут она кладет ногу на ногу, свою прекрасную ногу на самую обыкновенную, на мою.
Когда девушка эта вошла в редакцию, у шефа нашего ощутимо напряглось в паху, возникло редкое в его годы половое волнение (моя ежемесячная обязанность по отделу прозы: бегать через дорогу в аптеку и по дисконтной карте закупать виагру и сиалис для начальника и для пары его друзей. Они, видите ли, сами стеснялись. Шеф юморил: «Славы не нажил никакой, Антоха, а как зайдешь в аптеку, обязательно, блядь, узнают. Сходи уж, не поленись, купи старику „конфетку“»). Позитивные, недалекие блондинки, кажется, вполне могли освободить Рината Меркуловича от сиалисной зависимости. По крайней мере, при виде моей блоковской поклонницы у шефа так очевидно взыграло, что я от всей души порадовался за старика. Вот такую девку ему бы на месяц, чтобы грела в постели, чтобы смеялась, сверкала слепяще глазками, зубками, чтобы пила в волю, чтобы радовалась подаркам, чтоб сама себя дарила без скромности и стыда. Старик бы помолодел сразу годков на дцать. Возможно, омоложение таким способом его бы убило, но, положа руку на самое основное, разве не именно таких радостей мы ждем и жаждем больше всего на свете?
– Может, все-таки прочтешь что-нибудь, – я пытаюсь скрыть от нее все сразу: легкое покраснение, задыхание, отвердение.
Она читает отрывок из своей прозы. Прозу эту я видел, и проза эта ужасна. И не проза, а так… Вывалившаяся из трусиков прокладка.
Я ей это сказал. Но она не поверила. Она хочет от меня предисловие к книге. Ванька (Дарование) ее бы трахнул за предисловие, я бы ей и так написал, но от бутылки бы не отказался. Можно и конфет на закуску (по виду деньги у нее есть). Но она предисловие уже не просит.