Зима была суровой. Мама говорила, что за последние двадцать лет такой в Барде не помнят. Хлеба нет, ничего молочного нет, в нефтяной республике даже нефти нет… Раньше дрова привозили с берега Куры. А сейчас кто отважится отправиться в такую погоду за десять километров? Где арба? Где мужчины?
Мне было так жалко бабушку Масуму – кожа да кости. Она сидела на коврике на полу, прислонившись к мутаке, и все время повторяла: «Желаю вам долгой жизни, дети мои. Бог даст, все обойдется, будет иначе… Кончится война, все вернутся, и мой внук тоже».
Единственным почтальоном в городке был длинный-предлинный дядька в летах и вдобавок глухой. Звали его дяденька Эйюб. Давным-давно он у нас почтальон. Раньше на него никто и внимания не обращал, а сейчас все ждали. Когда встречали на улице, кричали издалека:
– Здра-авствуй, Эйюб-ами!
А он вместо «Здрасте» отвечал:
– Вам письма нет!
Проходило немного времени, и мы вновь попадались ему на глаза. На этот раз друг Рамиз подходил к нему и орал еще громче:
– Здравствуйте, Эйюб-ами!
Как всегда, ответ был один и тот же:
– Вам писем нет! Бог даст, придут!
Вот и наши запасы муки кончились. Мать похудела. Каждый свой кусок отдавала мне. Я сильно переживал, думал: а как дальше будем жить? В голову лезли всякие мысли… Эх, как плохо, что наш дом около военкомата! Каждый день машины увозят молодых на фронт, и всякий раз, глядя на это из окна нашей комнаты, мать рыдает.
После уроков мы ходили по дворам – кому рубили дрова, кому подносили воду.
Бабушка Масума крепко расхворалась. Многие навешали ее, мама тоже. Бросая печальный взгляд на пожелтевшие фронтовые газеты, бабушка шептала:
– Жаль, не увижу внука!
– Так не говорите, – пытались мы успокоить ставшую легче перышка старушку. – Скоро поправитесь!
И вот я опять у нее в каморке. Разжег «буржуйку». Но бабушка Масума все никак не может согреться. Достала из-под подушки потертый кошелек, взяла оттуда деньги, дала мне:
– Сынок, ступай на базар, купи, что есть в рот положить…
Я обрадовался. У бабушки появился аппетит. Покрутился на базаре – а что купить? Кроме мацони, нет ничего. И еще лук продавали. Огорченный, хотел было уже вернуться, но вдруг у входа на базар стал собираться народ. Я тоже туда побежал. Один старик продавал жареную рыбу кусок стоил тридцать рублей. Денег хватило как раз на два куска. Рыба была еще горячей. Чтобы не остыла, я завернул ее в газету, сунул в шапку и помчался к бабушке.
Бабушка Масума, увидев рыбу, обрадовалась и сказала:
– Сынок, вон там, на подоконнике, лежит свернутое полотенце, в нем хлеб. Принеси сюда.
Она взяла кусок хлеба и рыбы и подала мне:
– Кушай, сынок, кушай…
– А ты,