Встал, помахал руками, чтобы проснуться, поприседал. Вроде помогло.
– Что у вас тут? – спросил я у бойцов.
Тот, что был за старшего, быстро глянул на меня и, переведя взгляд в сторону противоположную от ручья, произнёс:
– Да вот бдим.
Я проследил за его взглядом и поинтересовался:
– Почему туда?
– Кондрату чавой-то учудилось, вот и глядим.
Похоже, не сильно-то он в это верил, а вот Кондрат:
– Вашброть, вот ей-ей будто ходит там хто-то.
– Далеко от нас? – спросил я у него.
– Дык… эта… сажён двадцать, кажись, а могёт и тридцать. Не разобрать.
Я снова посмотрел в ту сторону, прислушался – ничего.
– Примерещилось, поди, – скорее чтоб приободрить самого себя, произнёс старший.
– Ты, Мирон, глухой как тетерев, а я слыхал.
– Ну-ка, тихо! – негромко скомандовал я.
Никаких звуков по-прежнему не доносилось, но такая тишина обманчива. Я повернулся к костру, соображая, из чего мне сделать факел. На глаза попался лежащий невдалеке сук подходящих размеров. Я сунул его одним концом вперёд, чтобы разгорелся, как следует. Подождав немного, вынул и, высоко подняв над головой, направился в ту сторону.
– Вашброть! Куды?! – услышал я за спиной, но я далеко и не собирался.
Пройдя шагов пятнадцать от края нашего лагеря, я остановился и начал всматриваться в темноту. Ничего. Ничего подозрительного не видно и не слышно. Постояв так пару минут, я вернулся, тем более что и факел мой светил уже не так ярко. Я потушил его об траву и положил так, чтобы случись чего, под рукой был.
– Померещилось, должно, – резюмировал Мирон.
Ему никто не ответил.
– Ток Вы, Вашброть, такту боле не надо, – обратился он ко мне. – Они ить шуралеи-то, знашь какие? Фьють, и нету!
– Я знаю, Мирон, я видел.
К нам подошёл третий, самый молодой караульный, он поставил своё ружьё прикладом на землю и опёрся о ствол обеими руками.
– А правду мужики про Вас сказывают, будто Вы шуралеев одним словом отогнать можете? – спросил он, и в голосе его присутствовала интонация эдакой надежды на чудо.
– Ты, Малёк, эта… коды к офицеру обращашься, должён сперво сказать «Ваше благородие», али «Высокоблагородие», смотря кому как по чину положено…
– Да всё нормально, – перебил я Мирона. – Малёк – это имя такое?
Тот пожал плечами:
– Все так зовут, Малёк и Малёк, я уж и привык.
– А имя у тебя есть? – поинтересовался я.
Малёк замялся, за него ответил Мирон:
– Имя-то у яго есть, как не быть, тока он до имени-то свово не дорос ишшо, потому и Малёк!
– Это как? – удивился я.
– Это потому как Евграф у яво имя. Шибко благородное имя для яво. Не дорос покуда, чтоб яво по имени-то…
– Евграф? – переспросил я у самого Малька.
– Евграф, – тяжело вздохнув, произнёс он.
– Прямо скажем, необычное имя.
– Так оно как вышло-то,