Чем сильнее он накручивает прядь, тем больше у меня спирает дыхание. Я не знаю, играет ли он или собирается вырвать ее из моего черепа вместе со скальпом.
Темное, вызывающее клаустрофобию ощущение сжимает центр моей груди.
Я бы солгала, если бы сказала, что мне не было страшно. Даже когда я держалась подальше от него, я всегда замечала скрытые темные наклонности за металлическими глазами Эйдена.
Он заправляет прядь волос мне за ухо. Случайному прохожему это показалось бы любящим, заботливым жестом, но со стороны Эйдена это затишье перед бурей.
Звук самолетов, подслушанный прямо перед бомбежкой.
Легкое движение земли прямо перед землетрясением.
– Скажи мне, Отмороженная. Какие твои тревожные кнопки? Чего ты боишься, а?
Тебя!
Я проглатываю крик, вздергиваю подбородок и встречаюсь взглядом с Дьяволом.
Он сжимает мою челюсть между большим и указательным пальцами.
– Скажи. Мне.
Когда я сохраняю свое право на молчание, что-то мелькает в лице Эйдена. Но оно быстро и мимолетно исчезает.
Он отпускает меня с мягкостью, которая поражает меня. Нет, не поражает. Это нечто гораздо более мощное.
Мне не нравится добрая сторона Эйдена.
Она обманчива.
Разрушительна.
Смертоносна.
– Последний шанс, прежде чем я сам найду ответ.
Да, удачи с вытягиванием ответа из моей головы, монстр.
Что-то светится в его глазах. Глаза людей сияют от возбуждения и счастья. Искра Эйдена отливает безумным садизмом.
Он тянется ко мне, и, прежде чем я успеваю что-либо сделать, он расстегивает мою рубашку. Пуговицы разлетаются повсюду как брошенные камешки.
Мое сердце подпрыгивает в груди, а стыд опускается на дно желудка. Непролитые слезы наполняют мои глаза, и в этот момент я понимаю, что не гожусь для этой игры.
Я трус, а трусы проигрывают еще до начала игры.
Но я достаточно умна, чтобы минимизировать свои потери.
Я глотаю слезы и свою глупую гордость.
– Л-ладно. Я отдам тебе телефон.
Ухмылка на губах Эйдена определяет мою и без того обреченную судьбу.
– О нет. Это было раньше. У тебя был шанс. Теперь мои планы изменились.
Глава 4
Я думала, что познала страх.
Смерть моих родителей вызвала во мне необъяснимый страх.
Так много страха, что я похоронила все это в черной, недоступной коробке.
Когда я смотрю на бесстрастное лицо Эйдена, я понимаю, что ничего не знаю о страхе.
А если и знала, то забыла об этом.
Потому что восемнадцатилетний Эйден дает мне другое определение страха.
Я никогда по-настоящему не знала Эйдена Кинга до этого момента, пока не оказалась в его полной власти – или в ее отсутствии.
Гордость и достоинство были единственными вещами,