Но стоило ему подойти, как он крепко ухватил меня грязной пятерней, заломил мне руку за спину, так что у меня кости затрещали и я сквозь зубы завизжала от боли.
– Садись на лошадь, – сказал он мне на ухо; изо рта у него несло. – Или так отлуплю, что неделю ни на нее, ни вообще ни на что сесть не сможешь.
Я дернулась прочь – рассерженно и бестолково. Злобно взглянула на мачеху, которая стояла, ковыряя свободной рукой в зубах, и наблюдала за нами. Она в жизни за меня не заступилась. Бывало, он меня бил, пока я не падала на колени и в слезах не умоляла его перестать. А она если и просила его остановиться, то лишь потому, что мой плач мог разбудить ее ребенка. Я чувствовала, что меня совсем не любят, что до меня совсем никому нет дела; и то был не глупый девичий страх. То была горькая правда.
– Садись, – повторил па, подойдя к голове лошади.
Я взглянула на него так же твердо, как он смотрел на меня.
– Сяду, и она меня сбросит, – сказала я. – Мы с тобой оба это знаем. А потом я снова и снова буду на нее залезать. Мы ее так никогда не выучим. Будь у тебя в башке мозгов столько же, сколько пива, ты бы дал мне ее поводить. Тогда бы мы хоть могли показать этому фермеру послушную скотинку. А сделаем по-твоему – будет у нас запоротая дура.
Я никогда прежде так с ним не говорила. Голос у меня был твердый, но живот сводило от страха перед собственной дерзостью.
Па посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом.
– Залезай, – сказал он.
Ничего не изменилось.
Я выждала мгновение: вдруг получится хоть как-то настоять на своем. Лицо у отца было каменное, а я, в конце концов, была еще девчонкой. Я выдержала его взгляд недолго. Он наблюдал, как угасает мой боевой дух.
Убедившись, что он надежно держит повод, я повернулась, ухватилась за седло и запрыгнула на лошадь.
Едва ощутив мой вес, она запрыгала, как горная коза, вбок на прямых ногах; и замерла, дрожа, как лист. Потом, словно хотела лишь увериться в том, что это не кошмарный сон, круто встала на дыбы, стараясь вырвать повод у отца из рук. Па, как дурак, отпустил его – я знала, я с самого начала знала, что так и будет – и лошадь больше ничего не сдерживало, кроме недоуздка на шее. Я клещами вцепилась в луку седла, а кобылка забилась, как бегущий бычок: то опускала голову и вскидывала копыта, то становилась на задние ноги и колотила передними по воздуху, пытаясь от меня избавиться. Мне оставалось только держаться изо всех сил и надеяться, что па быстро поймает корду и укротит лошадь прежде, чем я свалюсь. Я увидела, как он пошел на нее, и у него почти получилось. Но эта скотина отпрянула, бросившись вбок, и я чуть не слетела. Потеряв равновесие, я ухватилась за седло, чтобы вернуться на середину ее спины, когда она снова мощно вскинулась на дыбы, и я полетела с седла назад, на каменистую землю.
Упав, я свернулась клубком – из самосохранения, спасаясь от молотящих копыт. Почувствовала, как свистнул над моей головой воздух, когда лошадь ударила ногами. Но она промахнулась на какой-то дюйм и помчалась