Командир ещё немного подумал, вспоминая, всё ли он рассказал, и, решив, что добавить ему больше нечего, склонился над раструбом переговорного устройства:
– Механики, просыпаемся!
Затем выглянул из рубки:
– Сурков, всех наверх! По местам стоять, концы отдать!
Тральщик плыл по лиману, приближаясь то к одному, то к другому берегу. Титов выглядывал в треснувшее квадратное окно рубки и резко поворачивал штурвал, реагируя на видимые только ему препятствия. Клим недолго повертелся в тесной рубке, позаглядывал в рацию, почитал полустёртые немецкие надписи, затем вышел на палубу. На его появление тут же отреагировал восхищавшийся полячками Сурков. Бросив стальной трос, он исчез в трюме и появился с красным спасательным жилетом.
– На, салага, надень и до конца похода не снимай.
– Я хорошо плаваю, – отмахнулся Клим.
– Так положено, – за его спиной появился Николай Трофимович с увесистой стопкой газет и, словно паровоз, пыхнул в небо самокруткой. – Надевай.
– А им не положено? – Клим ткнул на снующих вдоль борта матросов.
– Не спорь. Они экипаж, а ты гость. Прокатился и ушёл, а нам за тебя отвечай. Вдруг сдуру за борт свалишься.
Нехотя сняв пиджак и натянув поверх рубашки жилет, Клим почувствовал себя так, словно его спеленали по рукам, будто всюду сующего нос ребёнка. Не покидало ощущение, что над ним продолжают насмехаться, и вот-вот работающие на палубе матросы грохнут от смеха. Но никто не смеялся, а помощник, довольно кивнув, поставил рядом с рубкой второй стул, положил на сиденье газетную стопку, развернул верхнюю и, искоса поглядывая за работой экипажа, уткнулся носом в статью. Отмахиваясь от дыма, он то удивлённо прицокивал языком, то восхищённо тыкал пальцем в газету и лукаво поглядывал поверх очков, словно подначивая к расспросам. Уже знавшие, что от них требуется, матросы улыбались, переглядывались, затем один из них бросил работу и участливо спросил:
– Николай Трофимыч, чего пишут?
– Да разное…
– Так, может, махорочкой угостите, а мы послушаем? Вы здесь снизу вроде как уже прочитали, я оторву?
– Ты что! – выкрикнул, отдёрнув газету помощник. – Думай, чего делаешь, это же «Правда»! Я сейчас вам фашистскую дам, ею и дымите.
Вытащив из стопки пожелтевшую газету, Николай Трофимович разорвал её надвое и протянул пухлый кисет:
– Табак поровну подели. Это из дому, наш, кубанский.
Пятеро матросов обступили помощника и, пустив кисет по рукам, разглядывали на обрывках газеты тёмные фотографии:
– А в нашей-то чего пишут? Гитлера уже повесили?
– Про него что-то не найду. Я тут колонку с переводами из немецких газет читаю, так их пропаганда пишет, что все немецкие мужчины будут стерилизованы и проданы в рабство. Запугивают, чтоб кто ещё не сдался, так воевали до конца.
– Ну так они же по себе судят, – хмыкнул