Цицерон покосился на Лабиена.
– Это совет не проигравшего, а победителя в трех судах. – Он перевел взгляд на Цезаря. – Не будь обвинителем. Никто не любит обвинителей. Учись быть защитником.
Сделав это заявление, на первый взгляд противоречивое, Марк Туллий Цицерон развернулся и вышел из зала вместе с помощниками.
– Нелепость, – сказал Лабиен. – Защитники – Гортензий и Котта, а ты – обвинитель. В его словах нет ни малейшего смысла. Ты понял, что он имел в виду? Он насмехается над нами. Вот и все.
– Не знаю, что он хотел сказать, – признался Цезарь, – но Цицерон ненавидит продажность так же, как мы с тобой, и в его словах наверняка содержится доля правды, – задумчиво добавил он. – Он не насмехается.
– Но обвинитель не может быть защитником, – настаивал Лабиен. – Это невозможно. Это…
– Похоже на загадку, – перебил его Цезарь, не отрывая взгляда от мраморного пола базилики. – Итак, я должен стать защитником обвинения…
– И то и другое одновременно?
– И то и другое одновременно, – подтвердил Цезарь, подняв взгляд.
– И как это?
– Понятия не имею.
Они были у себя в спальне.
Они обнимались.
Юлий Цезарь полулежал, привалившись спиной к подушке. Корнелия, свернувшись калачиком рядом с мужем, водила тонкими пальцами по его шее. Он чувствовал, как жена нежно касается его кожи.
– Судьи выбрали меня обвинителем, потому что я худший, – сказал Юлий Цезарь.
– Они выбрали тебя, потому что считают, что ты худший, – отозвалась Корнелия, обращаясь к обнаженной груди мужа, и закрепила сказанное сладким поцелуем в ложбинку между ключицами.
Он улыбнулся, тронутый этим проявлением любви и поддержки:
– Ты всегда добра ко мне и всегда находишь слова, которые меня ободряют. Я отдал бы свою жизнь за тебя.
– Рада, что ты так думаешь, – проговорила она, прижавшись щекой к его груди. – Я много страдала в те месяцы. Было бы куда проще, если бы ты… – Цицерон на суде не стал вдаваться в подробности, и Корнелия не хотела делать этого сейчас. – Все было бы куда проще, если бы ты поступил… так, как требовал Сулла. И все же ты… не покинул меня. Самое меньшее, что я могу для тебя сделать, это быть лучшей женой, прямо здесь, – она перевернулась на смятых простынях и погладила его голой ногой, – лучшей женой всегда и везде. Судьи считают, что ты хуже Цицерона, но это всего лишь их мнение. Ты и только ты, муж мой, можешь доказать, правы они или нет. Думаю, они ошибаются. У тебя есть то, чего они не учли.
Цезарь с любопытством посмотрел на нее:
– Да? И что же?
Она подняла глаза.
– Ты вовсе не плох и не косноязычен, – уверенно сказала она. – Ты притворялся.
Цезарь молчал.
Внезапно Корнелия тоже умолкла. Она знала, что затронула чувствительную струну – именно