Но что это еще за чудо? Его лик был в зеркале не один. Чуть поодаль в полутьме виднелся еще такой же, тоже димин. «Какая-то чертовщина, – сказал он себе. – Наверно, это от утомления двоится в глазах».
Он закрыл их, подождал минуту потом снова открыл. Ничего в зеркале не изменилось – его портретов по прежнему было два. Дима замотал головой – влево, вправо, вверх, вниз. Но к удивлению увидел, что второе его отражение этих кивков не повторяет и остается неподвижным. Он показал зеркалу свой профиль, помахал несколько раз руками. Результат был тот же.
Мысли-догадки роем взвились в его голове: «Так, что, может быть, это тот самый подарок к дню рождения, о котором говорил Кацев, – спросил он себя. – Ну, и молодцы, ребята, наконец-то, достигли, смогли, сработали… Вот здорово, вот спасибо!».
Он повернулся к своему клону, к своей копии
– Митя, Митя! – закричал он. – Братанчик, дорогой! – В мгновенном порыве он бросился к нему, протянул руки – быстрее обнять, поцеловать, крепко прижаться к теплой мягкой коже брата. Но пальцы свободно вошли в прозрачное тело и прошли насквозь, не встретив, не нащупав, не ощутив ни плеч, ни головы, ни груди, ни спины.
«Ну, что это такое, что за нелепость! – Дима опустил голову, отвернулся, колючие мелкие слезы защипали под ресницами. – Никакой это не Митя, не клон, а порожняя, пустая оболочка, волновое изображение, цветная картинка. Немая мертвая голография».
Он достал из буфета бутылку армянского и, не наливая рюмки, глотнул прямо из горла.
Смерть шахида
В один из шумных торговых дней к причалу средиземноморского порта средневековой Аккры подошла двухмачтовая фелюга. На берег спрыгнул приземистый бородач с худеньким мальчуганом, на поясе которого висела длинная плетеная веревка. Другой ее конец был прикреплен к запястью правой руки мужчины.
В ребенке безошибочно узнавался шахид. Таких в то время много было у султана Фалуджи, где в специальных питомниках выращивали юных смертников. Мальчиков отбирали у матерей, когда они едва начинали ходить, и сразу одевали на них тугие кожаные ошейники с обращенными внутрь металлическими шипами. За любое непослушание надзиратели дергали детей за поводки, и шипы больно кололись. Учили детей только одному – беспрекословному подчинению команде.
Кормили их впроголодь и, как поощрение, давали по маленькому куску жженного сахара. А целым кульком этой сладости награждались те, кто выполнял какое-нибудь серьезное учебное задание. Например, залезал голым в чан с чуть остывшим кипятком или прокалывал сам себе иголкой ладони. Но вот в жизни каждого из них наступал тот решительный и радостный час, когда с него, наконец, снимали ненавистный ошейник, а длинный поводок переносился к кольцу на поясе, под которым висели мешочки с взрывчаткой, предназначенной для уничтожения