Иногда забегали легкие сны, похожие на фей из мультиков. От них сразу засыпалось, даже во время дождя, когда капли барабанили по железу – тюк-тюк… Тюканье слышалось и в ясные ночи, мама говорила – птицы. Бояться нечего, просто птицы прохаживаются по крыше, ты же их не боишься? Вот и засыпай.
Но то были не птицы.
Даша догадалась еще тогда, когда мама рассказала про сценаристов, – так стучала пишущая машинка.
У прабабушки была такая, нашли, когда кладовку разбирали, а потом развлекались – пытались печатать. Ничего не получилось, мама сказала, что лента высохла.
Машинку вытащили на лестницу, она долго чернела в углу, потом исчезла. Говорили, будто ее забрала соседка.
Машинку уволок Сценарист. Он сидел на чердаке и упорно стучал по клавишам. Это было нелегко, Даша пробовала: тугие! Не то что на клавиатуре кнопки нажимать.
«Девочка Даша не спит», – отстукивала машинка. Сценарист был маленький, ростом чуть ниже Даши, головастый, большеглазый, с длинными и очень тонкими руками. Уши у него были острые, как у кота, а между ушами виднелись рожки. Хвост тоже был, его она увидела не сразу, Сценарист на нем сидел.
«Даша смотрит на меня, – продолжал Сценарист. – Даша бродит по чердаку и не знает выхода».
Она и правда не знала. Обычно чердак запирали на висячий замок. Лишь однажды, выходя из квартиры, Даша вдруг заметила, что дверь открыта, и рванула вверх по лестнице. Она успела войти, увидеть пыльное окно, скошенный потолок и темные углы, а было ли что-то в углах, уже не разглядела – мама вытащила ее прочь и отругала.
Сценарист сидел в самой глубине чердака, не в углу, а там, куда вели спрятанные в темноте тайные проходы. Он удобно устроился: у него был стол на толстых ногах, машинка, большая красная кружка с кофе и кресло. Желтоватые листы громоздились кривыми башнями на столе, сползали, падали. Даше хотелось прочитать, что же он пишет, но она боялась и темноты, и круглых глаз, и пальцев, длинных и тонких, как паучьи лапы.
А он все стучал и стучал по клавишам. Бледный, блеклый, словно его нарисовали простым карандашом, а раскрасить не успели. На него так и тянуло смотреть, но с каждой секундой становилось страшнее и страшнее, и вот уже Даша несется прочь, не разбирая дороги.
А выхода нет, чердак оказывается огромным, как за́мок, тут и там виднеются лестницы, коридоры, галереи. Окошко, кажется, совсем заросло камнем, его нет, и двери тоже нет. Нет ни лучика света, кроме желтенькой лампы, под которой сидит Сценарист и все стучит, стучит по клавишам – тюк-тюк-тюк…
…Иногда она просыпалась на этом, иногда в тот миг, когда Сценарист поднимал на нее глаза-блюдца, а бывало, что стоило заслышать стук машинки, как сон улетучивался начисто.
Врач советовала больше гулять, меньше смотреть телевизор и не играть в компьютерные игры. Телевизора у них с мамой вообще не было, к компьютеру Дашу пускали редко, а кино она разлюбила.
Дни, которые описывал Сценарист, были скучнее тихого часа.