– Со своим самоваром, – посмеялись мы и тут же о них забыли.
Они сидели в торце стола у выхода; когда до Ленки дошла очередь произнести тост, их уже не было. Мы даже не заметили, как они ушли. Я тогда еще не знала, что ее здоровье стало много хуже, у нее развилась тяжелая гипертония и диабетическая ретинопатия, она слепла день ото дня. Ее перевели на инвалидность. Она вышла замуж раньше всех нас, но детей так и не появилось – рожать ей было нельзя.
Я осмотрела своих больных и уселась заполнять истории болезней. В кабинет заглянул больной Самойлов. Он был сильным, высоким мужчиной, крупным руководителем.
– Анна Петровна, вы не могли бы уделить мне несколько минут? – спросил он.
– Да, конечно.
– Пройдемте со мной в туалет, я хочу вам показать… – Он мялся, ему было очень неловко.
– Пойдемте.
Я прошла вслед за ним и увидела в кале кровь. Это было у него уже месяц, он не обращал внимания, пока жена не уговорила его лечь на обследование. Мне показалось, что меня сейчас стошнит, но усилием воли я сдержалась. Его глаза молили дать ему надежду.
– Давайте подождем результатов биопсии, – мягко произнесла я. – Мы часто боимся неизвестности больше, чем чего-то другого. Я вас понимаю. Очень хорошо понимаю.
Он облегченно улыбнулся. Я вышла, зная, что специалист по компьютерной томографии заявил: Ц-р, три. Никаких сомнений. Это означало: рак, третья стадия. Почти смертельный приговор. Если только не случится какое-нибудь чудо. Но это вряд ли.
В ординаторской я тщательно вымыла руки и протерла их влажной спиртовой салфеткой.
– Тебе не стоит быть врачом, – сказала мама, когда я решила поступать в медицинский.
– Почему?
– Ты слишком брезглива.
– Глупости! – раздражилась я. – Не говори чепухи!
Мама сдалась – она всегда сдавалась, я умела настоять на своем. Хотя сейчас я все чаще думаю, чтобы сменить специальность. Почти каждый день при обследовании больных мне приходится иметь дело с выделениями человеческого тела. С тем, что обычно скрывают, прячут, не выставляют напоказ. Я при этом всегда испытываю брезгливость, но научилась ее скрывать и быть мягкой с больными. Меня считают хорошим врачом.
В кармане моего отутюженного, накрахмаленного халата завибрировал мобильник.
– Давай я съездию за билетами на премьеру? – предложил Димитрий.
– Ну, съездивай, – разрешила я.
– Надо говорить «съезди», – поправил он меня.
– Сэнкс, –