– Эмирия, входи.
Касаюсь круглой ручки и проворачиваю её, отпирая дверь. Отец указывает на кресло, что стоит напротив массивного стола. На нём рядами лежат стопки бумаг, настольная лампа излучает тусклый, жёлтый свет, очерчивая на столешнице кривой круг. Занавески плотно задёрнуты, не пуская закатные лучи в помещение, из-за чего создаётся впечатление, что за окном уже поздний вечер.
Опускаюсь в кресло, положив ладони на колени, и встречаюсь с его взглядом. Он снимает бардовый пиджак с изумрудной вышивкой, бросая его на подлокотник, и обходит стол.
– Что ты хочешь рассказать? – Тон голоса звучит предостерегающее, давая шанс сознаться и избежать наказания. Хочется поддаться этой иллюзии, покаяться, но замечаю, как отец опирается на столешницу, снимает по очереди запонки, что с громким щелчком ударяются о дерево, и понимаю – наказание неизбежно.
Наивная дурочка. Он скорее закопает твой труп на заднем дворе, чем простит, признавая право на ошибку. Ты не нужна им – они видят обузу, позор рода и мечтают об избавлении.
– Ничего, отец. Пустяки не заслуживают твоего внимания.
– Ты считаешь ножи Мидерии это пустяк? – Он закатывает рукава рубашки, наблюдая за процессом.
– Не думаю, что они настолько важны, чтобы отвлекать тебя от дел. При удобном случае, я бы рассказала. – Ложь. Он в неё не поверит.
Он закатывает второй рукав и опирается ладонями на стол, сжимая столешницу, переводит взгляд на меня. Смотрит исподлобья, не моргая, будто ждёт ошибки, лишнего движения, чтобы напасть и уничтожить.
– У тебя была возможность сейчас рассказать о них. Скажи, Эмирия, мы с матерью учили тебя врать?
– Нет. – Сжимаю челюсть, напрягая мышцы, мысленно готовясь к резкой пощёчине.
– А подвергать семью опасности? Ты же знаешь, что элиассы изъяли у студентов, а недостающие будут искать.
Как иронично, он печётся о безопасности семьи, но с таким наслаждением ломает нам пальцы, выкручивает суставы. Ах, да. Мы жалкое отродье – пятно на великом роде. Так ты любишь повторять, отец?
– Они за мной не числятся – у меня их не будут искать.
– Твой наставник, Джингс, может изменить ситуацию в любую минуту. Из-за тебя нашей семье придётся участвовать в восстании. – Он говорит медленно, растягивая слова, вдалбливая их в сознание.
– Осмелюсь предположить, что закрытие академии огорчило вас. – Тщательно подбираю предложение, боясь разозлить его. Неверное слово, интонация и он сорвётся, впечатывая меня в спинку кресла.
Не успеваю моргнуть, как его рука сдавливает горло, пальцами впиваясь в кожу, давя на трахею. С губ срывается хрип, жадно хватаю воздух, но не могу его проглотить. Чувствую нарастающее давление на виски и глаза, будто череп зажало тисками, и он скоро лопнет.
Нельзя отталкивать его, попытаться спасти себя и проявлять сопротивление. Даже шевелиться опасно, иначе он убьёт меня.
– Свою тупость