«Нехорошо, – сказал сам себе Лихарев, – нельзя так расслабляться». И тут же подумал, что не сам по себе расслабился, а оказывает на него влияние некая третья сила.
Григорий Петрович после всего пережитого и после коньяка, наверное, спал так крепко, что будить его пришлось долго и утомительно. Он бормотал что-то невнятное, отмахивался рукой, потом вдруг отчетливо начал ругаться отборными флотскими выражениями и лишь после этого сел на диване, с недоуменным интересом воззрившись на Лихарева. А это, мол, кто тут еще такой.
– Александр Иванович, вы проснулись, надеюсь? – тихо спросил Лихарев и для надежности добавил сообщенную Сильвией фразу, которая прошлый раз сработала сразу.
– К кому это вы обращаетесь… э-э… Валентин, кажется?
Нарком наконец окончательно пришел в себя, опустил ноги на ковер, потянулся, протер ладонью глаза.
– Да, что-то вчера мы слегка перебрали, согласны? Но спешить, кажется, некуда? Темно еще. И время на отдых мне товарищ Сталин предоставил. Так в чем дело?
Шестаков выглядел настолько убедительно, что нехорошее ощущение Лихарева превратилось в еще более нехорошую уверенность.
– Вы ничего не помните? – спросил он.
– О чем? Все я великолепно помню. Не алкоголик, из ума не выжил, несмотря на… события. И прием у товарища Сталина, и нашу с вами поучительную беседу, и как вы ушли поразвлечься, а мне любезно отдохнуть позволили, все помню. Что-то опять случилось или желаете продолжить веселье в моей компании? Так я не против. Давайте выпьем, поговорим, а потом снова спать. Метель, я слышу, совсем разыгралась. Самое время, если срочные дела не препятствуют…
Говорил нарком так просто и естественно, а главное – с непередаваемыми интонациями именно высокого номенклатурного лица, нисколько не похожими на интеллигентно-саркастическую манеру Шульгина, что Лихарев сразу поверил – сам по себе, в единственном лице он здесь присутствует, а никакого Александра Ивановича нет, как и не было никогда. Наваждение, морок, да и только.
– Да нет, это я просто так… Сам переутомился слегка. Всю ночь выпивали да в преферанс играли. Трудные дни выдались, вот и захотелось расслабиться. И что-то мне показалось, будто мы с вами договорились с утра кое о чем побеседовать…
– Было такое, – не стал спорить Шестаков. – По поводу моего доклада товарищу Сталину. Так ведь рано еще, время терпит. Может, действительно выпьем? У нас, на царском еще флоте, офицеры безотказное средство знали в таких случаях. После хорошего «проворота» часика за два-три до подъема флага суметь проснуться, большую стопку водки выпить, и снова на боковую. Встаешь, как огурчик…
– Что ж, давайте попробуем. Вам сегодня вообще спешить некуда, а мне – не раньше двенадцати.
– Море времени. Выпьем, закусим, и все такое прочее…
Нет, ни малейших признаков присутствия Шульгина. Абсолютно естественное