Если бы она могла вырваться, то дала бы пощёчину.
– Не смей никогда говорить так про Дэвида. Он – мой папа теперь. И он ни разу за эти годы не домогался до меня, – Селеста старалась говорить ровно, но голос уже дрожал от нервов. – Мне незачем врать.
– Ну да, конечно! Ты мечтала пойти в полицию и быстренько продвинуться благодаря нему!
– Я не честолюбива, и ты это знаешь! – Селеста ощущала, как в груди всё меньше воздуха, а на плечах точно останутся синяки. – Отпусти меня! Мне больно!
Он резко отошёл от неё, растирая лоб.
– Извини. Нервы. Я… Он наехал на меня, Селеста. Сказал, чтобы я признался. Но я не виноват! Это был не я!
– Полиция разберётся, – прошептала она, ощущая слёзы в глазах. Плечи саднило, и Селеста боялась приспустить платье, чтобы увидеть там гематомы.
– Да твой отчим мечтает меня засадить! – рычал Аарон, опрокидывая шкатулку, подаренную Дэвидом на день рождения Селесты. – И он это сделает! А ты! Ты можешь что-нибудь сделать вообще?
Она присела на корточки и подняла шкатулку – та была пуста. Когда-то в ней хранились деньги, но их Селеста одолжила Аарону – тому не хватало на ремонт машины.
– Я на стороне закона.
Он схватил её за горло, наклонившись.
– Ты меня совсем не любишь».
– Так ты мне веришь, Селеста? – произнёс Ронни, вынудив её вздрогнуть. – Я тебе не вру.
И слова вновь послужили триггером – трясина, в которой Селеста ещё долго будет тонуть.
«– Ты мне веришь? – Аарон крепко обнял её, не давая выбраться.
– Конечно. – Селеста пыталась сохранять трезвый рассудок, но это было тяжело.
Аарон прикоснулся губами к шее – её самому чувствительному месту.
– Обещай, что поможешь мне. Что веришь в меня – скажи, что веришь. – Он рассыпал поцелуи на её шее, и Селеста цеплялась за его плечи, не в силах думать ни о чём другом. Запах жжёной резины, машинного масла и мятной жвачки обволакивал сознание.
Селеста уже не могла трезво мыслить – она ведь любит его, а как любимый человек способен на ужасное?
– Я тебе помогу, – шептала она, ощущая его крепкие руки на талии. – Я найду контрдоказательства. Я найду алиби, – обещала она, забываясь в родных объятиях и ласковых прикосновениях.
– Хорошая девочка.
Селеста уже не понимала, как они оказались на постели, но какая разница, когда её столь сильно любят и хотят?»
Нет, она – плохая девочка. Плохая девочка, которой гормоны затмили разум, и она не слушала Дэвида, что убеждал её быть разумнее. Ей было плевать. Двойственность помыслов разрывала на части: ей хотелось быть хорошим полицейским, но и признать, что любимый человек – убийца – нет, этого не может быть. Она окончательно запуталась.
Она – плохая, потому что оправдывала Аарона в тех ситуациях, когда этого делать не надо было.
«Селеста