Семья стала ее классовым врагом.
Крепостное право было отменено в России еще до моего рождения, и мне часто говорили о «великодушии» Александра II, который «освободил крестьян и сделал их счастливыми, тогда как до этого они принадлежали помещикам подобно животным или товару». Но моя мать так обращалась со своими «свободными» слугами, что это вызывало во мне чувство возмущения. Однажды я видела в нашем поместье, как крестьяне целуют край пальто моего отца, вернувшегося из долгой поездки, и я съежилась от стыда[8].
Юная Анжелика призывает домашних слуг к неповиновению, говорит, что они не должны позволять обращаться с собой как со скотиной, но ей и в голову не приходит, насколько они бедны: они не могут пойти против госпожи. Госпожа Балабанова – женщина чрезвычайно умная, однако натура двойственная: дома она полновластная хозяйка, на людях – филантроп. Она берет с собой дочь, когда ходит раздавать подарки, одежду и белье в богадельни, где живут инвалиды и душевнобольные. Однажды она попросила девочку подарить шарф нищенке, которую приютила на несколько дней. Анжелика, которой тогда было семь лет, повела нищенку в сад, подальше от родительских глаз. Когда та взяла в руки шарф, девочка опустилась перед ней на колени и поцеловала ей руку.
Этой еврейской девушке, казалось, была предопределена судьба католической монахини, недостаток родительской любви породил в ней мечту о счастье всех людей. Однако человеколюбивый аскетизм привел ее вовсе не на религиозную тропу. Склонность к состраданию удивительным образом развивалась в ней в самом нежном возрасте, под железным каблуком матери, которую она не осмеливалась ненавидеть. Конечно, нельзя не признать самопожертвование матери ради семьи, даже еще при жизни мужа.
По-своему она любила детей, желала им добра.
Анжелика признает эту положительную сторону матери много позже, пятьдесят лет спустя, когда рухнет ее мир. В тридцатые годы Анжелика будет жить в Нью-Йорке. С возрастом характер ее смягчится, и когда она будет писать «Мемуары русской социалистки», почти с ностальгией она будет вспоминать свою прошлую жизнь на Украине.
Но даже сейчас я помню каждый уголок сада, деревья, которым я доверяла сомнения и горести своих детских лет, кусты, которые кололи мне пальцы, когда я собирала ежевику, и от нее у меня были запачканы платья, к негодованию моей матери и гувернанток. Шестнадцать лет назад, когда я была членом правительства Украины, я собиралась вернуться в свой родной город, чтобы увидеть все это еще раз. Я действительно села на пароход, который должен был доставить меня туда из Киева и которому в мою честь дали новое имя «Интернационал». Тогда я поняла, что не могу увидеть места своей